Марьян Беленький. За жизнь
Марьян Беленький
За жизнь
17 июня 1991 года на перроне киевского вокзала стояла большая толпа. Меня провожали в Израиль. Была там редакция юмористической газеты «Блин», артисты , писатели - много хороших людей. Песни пели, анекдоты рассказывали.
Я уезжал в Новую жизнь, будучи довольно, по киевским меркам, известным, относительно, для советских времен богатым, преуспевающим, и т. д. К тому же здоровым и женатым.
Мог ли я предположить, что уезжал от интересной, веселой, обеспеченной , беззаботной жизни в нищету, горе и одиночество?
Мог ли я, беря деньги в тумбочке, не считая, предположить, что я каждый месяц буду мучительно думать, у кого бы одолжить сто шекелей на проездной, и что я буду делать, если хозяин меня выгонит за неуплату?
Мог ли я думать, что единственным моим уделом в Новой жизни станет мытье задниц выжившим из ума старикам ради куска хлеба?
Так чувствует себя любимый ребенок, у которого внезапно погибли родители и он оказывается в чужой семье, где его попрекают каждым куском и заставляют за всеми мыть унитаз, а торт и фрукты своим детям дают, а ему нет. И он рыдая ночью в подушку,вспоминает папу и маму.
Так чувствует себя человек, которого пригласили в ресторан , и он видит шикарный стол, с хрусталем, цветами и деликатесами. Затем идет звонить по своим делам в холл, а когда возвращается - видит сплошные объедки, все что-то сосредоточенно жуют, потупив взор долу и держа руки за спиной...
Так чувствует себя главный пахан, которого весь лагерь боялся, и вдруг его внезапно опустили и превратили в последнее чмо, и он должен подставлять задницу каждому, кто подойдет.
Мог ли я предположить - после гастролей с Хазановым и Кларой Новиковой, после сольных концертов в киевском театре, что мне придется искать хлеб на мусорках и воровать помидоры на базаре, чтобы с голоду не сдохнуть?
Что моим уделом станет не большой зал Дворца наций в Иерусалиме, а койка в психбольнице, куда я попал после попытки повеситься в чулане для хранения газовых баллонов?
Все устроились. Не обладая никакими талантами и даже знанием иврита - в каких-то конторах, партиях, редакциях, в сохнутах, сионистских форумах, амутах, джойнтах, библиотеках...
Казалось, все они знают какую-то тайну, которая мне недоступна. Тайну устройства в новой жизни.
***
Одно из моих первых детских воспоминаний – огромная, до неба гора книг. Эта гора книг была макулатурой, подготовленной для переработки. Родители после института распределили на бумажную фабрику в г. Коломые. Помню порубленные топором пополам коричневые томики (1953 год – Берия?) По этой горе я лазил, когда еще читать не умел, только картинки рассматривал. В Коломые в саду и на улице говорили на польско-украинском суржике:
«Ваше децко, файно пани Сорока, бардзо мондре, цо до мне, аж як вельми, але ж цо то з него бенде – еден пан Буг веда». (Сорока - Мозырская – фамилия моей матери).
А вот еще картинка, оставшаяся в памяти - дождь, в луже валяется портрет Сталина в парадной форме и сапогах, по нему идут прохожие и каждый норовит Вождю на лицо наступить. А в моем букваре (1957) еще было «Ленин и Сталин друзья. Ленин и Сталин – братья».
Когда мне было пять лет, у меня была мечта – я хотел прочесть все книги. Но когда мне исполнилось шесть, я уже понимал, что это нереально – если я прочту все книги, что я буду делать дальше?
В детстве я представлял себе рай в виде большой библиотеки, а на вопрос «Кем ты хочешь быть?» представлял себе такую работу, на которой можно читать книги и получать за это деньги.
Когда я стал взрослым, у меня появилась другая мечта – не ходить на работу. На работу не ходят творческие люди. Петь, танцевать, рисовать, играть я не умел. Оставалось писать. Роман писать долго и скучно, поэтому я стал писать короткие рассказы. За первый опубликованный текст я получил два рубля, и прошло десять лет прежде, чем мне стали платить за рассказ сто пятьдесят. Но как только мои тексты стали исполнять Хазанов и Клара Новикова и печатать от Таллина до Южно-Cахалинска, жена заявила, что ни при каких обстоятельствах в СССР рожать не будет. Надо уезжать.
***
***
В 17 лет я купил в магазине «Дружба» учебник польского языка Дануты Василевской. Поражал даже его внешний вид - он состоял из отдельных тетрадок, чтобы не таскать всю книгу. Поскольку украинский у меня - родной, через полгода я уже читал польскую прессу. И чем больше я ее читал, тем больше ненавидел соввласть.
Им почему-то социализм не мешал приглашать к себе «Роллинг стоунс», носить джинсы, играть джаз, публиковать анекдоты, гороскопы, тусоваться , спотреть свежие западные фильмы и слушать музыку. Там кипела Жизнь.
На фоне сплошной вони совковой прессы - польская была сплошным праздником.
Полстраницы - на пленум ЦК ПОРП, а все остальное - интересное!
В маленькой Польше была уйма разных изданий – «Виднокренги», «Пшекруй», «Шпильки» с откровенным сексуальным юмором, «Панорама», «Политыка», журналы «Джаз» и «Джаз форум», «Кобета», «Свят Млодых», «Доокола свята», где были подробные репортажи из Израиля с фотографиями.
И женский журнал у них назывался не «Работница» , а «Урода» («Красота»).
Могла ли на обложке самого прогрессивного советского журнала появиться настоящая Голая Жопа с опубликованной на ней рекламой подписки?
Или скажем, карикатура на обложке "Шпилек" - дорожный знак "Осторожно, дети!" Мальчик бежит за девочкой и у него член стоит.
У советских людей никаких членов не было, они рождались непосредственно от постановлений ЦК КПСС
Для меня эта Жопа была символом Иной Жизни,
Даже журнал "Пшиязнь" про СССР у них был интересным - они писали про подпольные советские рок группы, про еврейский театр в Вильнюсе, про московских хиппи.
В 70-х годах поляки издавали все - Джойса, Кафку, ФРейда, Юнга, Ромена Гари, нео и пост фрейдистов, западную психологию и философию, пособия по сексу, альбомы художников.
А в Киеве в те годы было запрещено все, кроме естественных отправлений...
***
В Москве жил мой дядя - брат матери. Мы поехали к нему, мне было лет 11.
- С Мариком надо что-то делать - он так поет
(в смысле разговаривает с еврейской интонацией), - сказал он. А что я мог сделать - у нас на Подоле все так говорили -и русские, и евреи. Даже учительница Полина Ароновна. « Я знаю? Шо такое? Ай, бросьте , шо вы тут мине рассказуете". Подол 50-х годов – это была та же Одесса, тот же Бабель.
И мать стала со мной бороться, прививая мне интонации литературного языка и выбивая еврейщину.
Когда я впервые увидел по ТВ "Тетю Соню", я был в ужасе. Это было как то, что я выдавливал из себя по каплям всю жизнь. Я уже привык к тому, что «жидовщины», еврейских интонаций, еврейского акцента, надо стесняться, как дурной болезни, а не выставлять это напоказ.
Я позвонил Кларе и попытался уговорить ее этого не делать.
- Ты себе не представляешь, что творится, - сказала она, - тетя Соня жутко популярна. Меня всюду приглашают выступать в этом образе. В Америке все просят тетю Соню!
Тетя Соня пошла в народ, я уже был здесь, а ее продолжали дописывать.
Меня до сих пор спрашивают, почему я не использую этот образ.
***
Мой первый гонорар за выступление
Я закончил школу, и работал учеником токаря на заводе . В Киев приехала бригада «12 стульев» Литгазеты. Тогда они были в зените славы, и никому не известный Хазанов исполнял монолог про кулинарный техникум. Выступали они в ДК «Пишевик» на Подоле. Перед началом я подошел к Веселовскому и дал ему несколько текстов.
Они сидели все в президиуме и тут была записка из зала,что только московских печатают. А Веселовский как раз читал мои мат-лы. Я видел, он толкал Александра Иванова, и они оба смеялись. Только я думал, что смеялись они над наивным провинциалом, который принес им такие халтурные тексты. И тут он вызывает меня читать свой текст - мол, не только московских публикуем. Я вначале не поверил. Для меня это было совершенно неожиданно, я покраснел, испотыкаясь вышел на сцену и запинаясь прочел текст. Веселовский сказал,что опубликует, и слово сдержал.
Это был рассказик о том, что писатели, которые ничего не пишут, экономят леса и бумагу , и им нужно присваивать звание «Отличник целлюлозно-бумажной промышленности». Один ненаписанный роман – это невырубленный гектар леса.
После концерта Веселовский дал мне 5 рублей и я где-то расписался. Я так полагаю, что дал он мне свои, ибо в советское время такого не позволялось - без оформления, без ничего.
И я шел домой, сжимая в руках эту пятерку. А а следующий день мама послала меня на Житний базар и я купил на эти 5 рубле половину индейки и мать испекла ее в духовке с яблоками.
Это было мое первое выступление и первый гонорар.
Потом, много лет спустя, когда Хазанов платил мне 100 руб. за пятиминутный выход, в то время, когда инженер получал 120 в месяц, это на меня уже не производило того впечатления, как та, первая пятерка.
***
Наш Двор
В Нашем Дворе жили дворовые голуби и дворовые собаки, дворовые дети и дворовые старухи, дворовые сумасшедшие, дворовые авторитеты, и никто никому не мешал.
Уборных в квартирах не было ни у кого. Душа и ванных тоже. Все ходили в дворовой туалет. Нужно было несколько раз постучать дверью, чтобы крысы разбежались, но они не разбегались и шастали по ногам посетителей. Я все время боялся, что крыса укусит меня за попу, когда я какаю. Крысы жили и во всех квартирах – с ними боролись, ставили крысоловки, сыпали яд, но это не помогало. Если бы кто-нибудь тогда сказал, что дворовой туалет с крысами – это плохо, его бы никто во дворе не понял. Так жили все вокруг. Летом вонь из туалета распростанялась по всему двору, по квартирам, но к ней так привыкли, что никто не замечал. Над гниющим мусором в открытых баках кружились стаи жирных зеленых мух, они залетали в квартиры, в каждой квартире была липучка, которую нужно было менять каждый день, поскольку за день она покрывалась мухами.
Обычная жизнь киевского двора 50-х годов. В баню ходили раз в неделю, зимой носили теплые кальсоны, в которых и спали, и ходили на работу, меняли их тоже раз в неделю. Как и белье летом, в 30-градусную жару. Дезодорант – импортный, болгарский, я впервые увидел лет в 20, его не брали – не знали, что это.
По видимому все – и мужчины и женщины, сильно пахли, особенно летом, ведь душей в квартирах ни у кого не было. Но поскольку запах этот был всеобщим, то его никто не замечал.
В 30-градусный мороз сидеть с голой попой в вонючем дворовом туалете было не совсем приятно – но зимой холодно, летом жарко, что тут поделаешь. Жизнь.
Рядом с туалетом жила Маня. Она целый день сидела на крыльце, воняла и тряслась. Мы, дети, любили Маню дразнить – она полагала неприличными слова "обехеес", " азохунвей" и "мазлтов". При этих словах она воняла и тряслась еще сильнее и кричала "Мадам Сорокинша!". Мадам Сорокинша – это была моя бабушка Берта Абрамовна Сорока-Мозырская. Она высовывала голову в окно, и хулиганы разбегались.
Моя бабушка плохо говорила по-русски и сильно картавила – ее родным языком был идиш. Я очень стеснялся бабушкиной речи, когда ко мне приходили друзья. Когда бабушка умерла, мама захотела получить на работе деньги на похороны, при этом мама строго-настрого наказывала всем, чтобы покойную называли не Берта Абрамовна, а Бетя Абрамовна – так имя покойной звучало приличнее.
В доме напротив жил Зюнька-мясник. У него было два увлечения – играть в карты и еба... любить женщин. Оба эти увлечения съедали большую часть непомерных мясницких доходов. В Нью-Йорке был Рокфеллер, у нас во Дворе – Зюнька. Однажды Зюнька привел к себе домой Динку, пышную блондинку с тремя дочерьми – Элеонорой, Викторией и Илоной. Весь Двор обсуждал достоинства и недостатки Динки, которая работала продавщицей в молочной и, следовательно, тоже была далеко не бедной.
Однажды утром Динка пришла к нам позвонить. Я спал, а в другой комнате Динка кричала моему отцу: – "Даня, не балуйтесь" – и хихикала, при этом по ее голосу ясно было, что ей хочется, чтобы Даня продолжал баловаться.
Динка и Зюнька уехали в Америку и открыли магазин одежды в Бруклине, на хорошей стороне улицы. Зюнька нанял негра, потом уволил его, и тому показалось, что Зюнька его обсчитал. Негр пришел к Зюньке в магазин и разрядил всю обойму пистолета Зюньке в живот. Зюнька умер тут же.
Семья Любы жила в глубоком подвале. Когда я туда зашел и потом быстро выскочил у меня была одна мысль: они что, в с е г д а там живут? Там пахло сырой картошкой, горел днем свет, было очень сыро, но Люба и ее дети делали вид, что они живут нормально. Люба всегда сидела у входа в подвал на маленькой скамеечке и ждала сыновей с работы. Когда сыновья привели в подвал молодых жен, они решили жилищную проблему очень просто – выкопали себе в подвале дополнительные комнаты.
В нашей небольшой комнате жили: бабушка, дедушка, папа, мама, мой дядя – мамин брат и я. 7 человек в одной комнате. Я спал на раскладушке и делал уроки за обеденным столом. Если бы мне кто-то сказал, что так жить плохо – я бы удивился: так жили в Нашем Дворе все. Никаких неудобств, связанных с перенаселенностью, я не помню.
В Нашем Дворе были две категории детей – одни – крикливые, сопливые и агрессивные, от них я старался держаться подальше и никогда не бывал у них дома. С утра до вечера эти дети болтались во дворе, и родители не обращали на них никакого внимания. Мои родители не контактировали с родителями этих детей. Другие дети – хорошие, с которыми я играл и бывал у них дома. Мои родители дружили с родителями этих детей. Первая категория – это были русские дети, а вторая – еврейские. В Нашем Дворе меня никогда не били и не обижали. И даже "жидовская морда" в свой адрес я никогда в жизни не слышал.
В Иерусалиме я вспомнил об этом, когда мы купили квартиру в доме, где жили только выходцы из стран Востока и несколько русских семей. Марокканские дети были крикливые, сопливые и агрессивные. С утра до вечера эти дети болтались во дворе, и родители не обращали на них никакого внимания. Когда я выходил гулять во двор со своей двухлетней дочкой, этим крысенышам доставляло огромное удовольствие дразнить и обижать моего ребенка. Когда она плакала, они смеялись. Один из крысенышей подбегал ко мне сзади, дергал за штаны, а затем они набрасывались на нас скопом. Моя дочь начала заикаться...
Стоило нам перебраться в ашкеназский Рамот, как этот кошмар кончился.
Музыка Нашего Двора
В детстве я был стихийным антисоветчиком. Благодаря рок-н-роллу. Я ведь настолько старый, что застал еще добитловскую эпоху…
По радио с утра до вечера пели песни и бренчали на пиани-
но. А в нашем Дворе музыка была совсем другая. У некоторых мальчи-
ков были магнитофоны "Днепр" и они записывали рок- н-роллы...
Эта музыка возбуждала как неприличные картинки
на стенах туалетов и была так же непристойна. Это была музыка в ритме биения сердца и дыхания. Такой музыки никогда не передавали по радио - ведь по радио не передают неприличных слов. Это была музыка из
Другого мира - ее можно было слушать бесконечно и под нее хоте-
лось громко смеяться, прыгать, хулиганить и дергать девочек за
косы. Это была музыка из мира, который ежедневно проклинали по
радио и в газетах. Если там такая музыка, значит по радио и в газетах
все врут - нет в Америке никаких безработных и никакой преступности. Раз И Я догадывался - ОНИ, запрещающие, этой музыки БОЯТСЯ.
Тем более, что источник этой музыки - те самые американские негры, за которых ОНИ, совки, так переживают.
Если лет в 5 я еще думал - почему же эти американцы такие нехо-
рошие, почему они не борются за мир, то в 6 я уже рассуждал
иначе. Я уже знал, что евреев не принимают
на работу и в институты и что об этом говорить вслух не положено.
Когда учительница Полина Ароновна говорила
про дружбу народов, она перечисляла туркмен, таджиков,
которых у нэас в классе не было а про
евреев, которых была половина, не упоминала.
Когда я был в 10 классе (1967 – 50 лет соввласти) нам задали по укр. дит. сочинение про дружбу народов. Нина Петровна переслала мое сочинение в парторганизацию по месту работы отца. Хорошо еще что не
в КГБ – я перечислял все известные мне случаи антисемитизма по отн. к моим знакомым.
Отцу объявили выговор по парт. линии за плохое воспитание меня.
Историки культуры еще должны выяснить, почему в Киеве 50
годов неприличные песни распевались на мотив свинговых хитов
30 годов. Ведь американские джазы в Киев не приезжали и джазо-
вых пластинок в продаже не было.
"Гаснет свет, летит паркет,
окна были, окон нет"
(На мотив "Рок эраунд де клок" Чоби Чокера)
Тексты были хулиганские, как и музыка.
"Чувиха стой, зачем ты пьешь из унитаза?
Ведь там зараза!"
(Бенни Гудмен)
"Мы идем по Уругваю
Ночь хоть выколи глаза
Слышни крики "Раздевают!"
и " Не надо, я сама"
(Дюк Эллингтон)
"Стоит статуя, метает диск
заместо ... - лавровый лист"
(На мотив "Сен Луи блюз")
Когда мне купили аккордеон и я пытался подбирать эти ме-
лодии, родители это запрещали.
Когда я впервые услышал пластинки с джазом, я испу-
ганно оглядывался по сторонам - разве такую музыку можно за-
писывать на пластинки и играть вслух? Это же неприлично!
А потом были "Битлз"... Переписанные с 10 рук, слов нельзя
было разобрать, но это же так красиво, почему ОНИ это запреща-
ют? Я переписывал слова с югославской перепечатки. Нет, ника-
кой крамолы:
"Я хочу держать тебя за руку"; "Будешь ли ты меня
любить, когда мне будет 64?"; "Папа купил старую машину".
"У меня был тяжелый день, пришлось много работать"
Хочу вернуться в СССР - там у девушек красивые глаза".
"Мне нужна небольшая помощь друзей"; "Я люблю тебя, ты любишь
меня"... Почему же ОНИ так этого боятся?
В принципе ОНИ были правы - "западная музыка пропаганди-
рует западный образ жизни". Французский шансон и
итальянская песня не запрещались. Но рок, электрогитара казалась
ИМ опасней, оркестра.
Мы знали, что "Битлз" выросли сами, из уличной компании,
без помощи министерства культуры, союза композиторов и облфилармонии.
А по радио гоняли бесконечные "песни советских композито-
ров" с еврейскими фамилиями – Исаак Дунаевский, Сигизмунд Кац, Аркадий Островский, Аркадий Фельцман, Марк Фрадкин, Ян Френкель, Ян Гальперин, Леонид Шаинский...
С тех пор все, что «под оркестр», навеки противопоставлено в моем сознании настоящей музыке – року.
В Киев приезжали на гастроли польские и венгерские группы.
Венгры играли на хорошей аппаратуре и выдавали настоящий рок,
неотличимый от западного. Запретить это ОНИ почему-то не додумались.
Венграм социализм не мешает, почему же он
нам мешает?- ломал я голову.
А советские ВИА в красных пиджаках пели про БАМ...
По приезде в Израиль на меня снова нахлынула мутная волна той же совковой
попсы. Мелодика "ширей исраэль", - те же "песни советских композиторов".
Израильтяне не догадываются, что каждый день слушают песни Никиты Богословского и Игоря Шамо.
Впрочем, по "Коль Исраэль" можно услышать и греческие, фран-
цузские, англо-американские, турецки, индийские, арабские мелодии.
Единственное, чего услышать там невозможно - это всякие там
"фрейлехс" и "7.40" - прочие пережитки «позорного рабского галута»...
***
Меня назвали в честь прабабушки Мирьям.
Когда в 41 году нужно было эвакуироваться, она сказала:
- Ай, не морочьте голову! Что я, немцев не помню? Они жили тут в 18 году, в нашей квартире, очень приличные люди, Вернер и Ганс. Я за них в штабе на Крещатике получала каждый месяц 22 марки. Это, между прочим, два десятка яиц и полкило масла. Вот, они одеяло оставили. Так вы мне будете рассказывать за немцев? Они мне потом несколько лет рождественские открытки присылали. Никуда я не поеду, надо квартиру сторожить от гоев.
Когда вели в Бабий Яр, баба Мирьям всем говорила:
- Успокойтесь, идиоты, как вы не понимаете, нас повезут в Палестину...
А немецкое одеяло я помню. Синее, в клеточку. Я под ним спал,
на раскладушке.
***
К нам в Коломыю приехала в гости моя бабушка Берта. По- русски она говорила плохо, ее родным языком был идиш.
Вышли они с мамой на улицу. городишка маленький, была как раз Пасха, и все прохожие, естественно встречали их словами "Христос воскрес"
На что бабушка отвечала :
"Ай, не морочьте голову".
***
Стою я в Киеве в очереди за сыром и читаю ивритскую книгу. За мной стоит небритый мужичонка в ватнике и сапогах. И вот я слышу сзади его голос:
- Как ты, зная такой язык, стоишь в очереди за этим дерьмом?
***
Будучи в райцентре Киевской области, зашел в библиотеку. Надо, разумеется, заполнить формуляр.
Национальность? – спрашивает юная библиотекарша.
- Еврей.
Она покраснела:
- Что, так и писать?
***
В 1991 году в Киев приехал лектор из Израиля читать лекции о Каббале – еврейском мистическом учении. Тема была очень сложная, со множество незнакомых слушателям терминов, с отсылкой к неизвестным средневековым мудрецам, о которых никто из присутствующих не слышал.
- Вопросы есть? – спрашивает лектор после окончания урока.
Встает одна дама:
- Все это понятно, но зачем вы пьете кровь христианских младенцев?
***
Я работал на стройке вместе с жителями села Семиполки Киевской области. Имманентной компонентой рабочего процесса было выпивание в обед стакана самогона:
- Якщо ты з намы не пьеш, як ты можеш з намы робыть?
(Если ты с нами не пьешь, как ты можешь с нами работать?) .
Гляда на меня они удивлялись:
- Ты дывы, жид, а пье як людына!
(Ты смотри - жид, а пьет как человек).
Они же всерьез спрашивали у меня – правда ли, что у евреек половой орган имеет разрез не вдоль, как у всех женщин, а поперек, и поэтому они во время полового акта не раздвигают ноги, а сдвигают.
Там же мне доводилось слышать историю о том, как евреи скупали молоко, купали в нем своих жен и детей, а потом это молоко продавали.
***
Я приехал в Израиль 18 июня 1991 года. В первый день у меня была одна мысль - как они здесь все живут при такой жаре и как я здесь буду жить. Сегодня , судя по прогнозам - 34 градуса, я никакой погоды не замечают. То ли климат в стране изменился, то ли организм приспособился.
Приехав, я попал из богатой и беззаботной жизни в полное говно. Ни тебе концертов, ни денег, ни (что главное) уважения в глазах окружающих.
Много лет меня поражало то, что люди, с моей точки зрения, никакими талантами и даже знаниме иврита не обладающие, прекрасно сидели в различных конторах, штабах, партиях, редакция и т. д, куда меня на пушечный выстрел не допускали. Искусством лизания жопы я до сих пор, несмотря на все мои старания, владею плохо. Приехал я уже с приличным ивритом, но я видел, что это не помогает. Нужно было что-то другое. То , чего у меня не было и нет. Искусства налаживать контакты с людьми, втираться в доверие, быть своим. Пришлось идти охранником в детский сад. С семи утра начиналась страшная, адская жара и до вечера. Меня уволили с формулировкой "не улыбается детям".
Затем была русская газета. Когда я понял, что мои переводы никто не проверяет, тут то мне, как в анекдоте "карта и пошла". Я стал гадалкой - прорицательницей, мне приходили сотни писем со всей страны и из-за рубежа, меня пытались доставать по телефону, приходили в редакцию со мной консультироваться. Я прорицал всем щасте, удачу, большие деньги, а стране - офигенное процветание. Все были довольны. Некоторые до сих пор верят тем предсказаниям и хранят пожелтевшие вырезки. Меня спрашивали - надо ли внучке выходить замуж, надо ли племяннику переезжать в Америку, открывать ли магазин в РИшоне. Я видел, что люди со всей страстью пытаются переложить ответственность за свою жизнь на кого-нибудь другого. На конкретные вопросы я отвечал так:
"Если вы приложите максимум стараний, то ваш новый бизнес пойдет. НИ в коем случае не пытайтесь обманывать клиентов".
"Несомненно, что место любого еврея - в Израиле".
Некоторые из моих "переводов" публиковались в российской прессе, а потом уже обратно у нас, как русская перепечатка.
Я придумал экстрасенса, который в войну февраля 1991 указывал, куда упадут иракские скады.
Я придумал русского инженера атомщика, который не нашел работу в Израиле и уехал в Иран.
Да еще много чего. Придумывать оказалось куда интересней, чем переводить, и значительно быстрее.
Но когда я перешел в газету "Новости недели" и стал выдумывать новости, вместо того, чтобы их переводить, меня уволили. Это было в 1993 году., (Кстати, там я работаю по сей день). У меня были экслюзивные, захватывающие новости, которых ни в одной газете мира не было. Тираж газеты повышался. Но редактор почему-то требовал предъявить оригинал.
Я проводил перевороты в несуществующих африканских странах, лечение кототерапией, когда пациента обкладывают со всех сторон кошками, Я находил еврейские корни у принца Монако, болгарского царя Симеона, "доказывал" что креолы Латинской Америки - потомки марранов, и т. д. Моя лебединая песня - попытка публикации тайной переписки Сталина и Гитлера. А написанная мной в 1993 статья Ленина "Сионизм и классовая борьба в Палестине" до сих пор перепечатывается, как произведение вождя мирового пролетариата:
http://www.isra.com/phorum/read.php?f=2&i=40989&t=40989
http://www.israel-forum.org/showthread.php?t=26407
http://www.ijc.ru/istoki22.html
Хотя там русским языком сказано "Статья написана 31 апреля"
https://spacetime.livejournal.com/264615.html?fbclid=IwAR0kOTapQdlKLXUQwXeIjQlhFHe1bfaAhh0GB9WRbbeaR1QxwftYbyaxKwY
За жизнь
17 июня 1991 года на перроне киевского вокзала стояла большая толпа. Меня провожали в Израиль. Была там редакция юмористической газеты «Блин», артисты , писатели - много хороших людей. Песни пели, анекдоты рассказывали.
Я уезжал в Новую жизнь, будучи довольно, по киевским меркам, известным, относительно, для советских времен богатым, преуспевающим, и т. д. К тому же здоровым и женатым.
Мог ли я предположить, что уезжал от интересной, веселой, обеспеченной , беззаботной жизни в нищету, горе и одиночество?
Мог ли я, беря деньги в тумбочке, не считая, предположить, что я каждый месяц буду мучительно думать, у кого бы одолжить сто шекелей на проездной, и что я буду делать, если хозяин меня выгонит за неуплату?
Мог ли я думать, что единственным моим уделом в Новой жизни станет мытье задниц выжившим из ума старикам ради куска хлеба?
Так чувствует себя любимый ребенок, у которого внезапно погибли родители и он оказывается в чужой семье, где его попрекают каждым куском и заставляют за всеми мыть унитаз, а торт и фрукты своим детям дают, а ему нет. И он рыдая ночью в подушку,вспоминает папу и маму.
Так чувствует себя человек, которого пригласили в ресторан , и он видит шикарный стол, с хрусталем, цветами и деликатесами. Затем идет звонить по своим делам в холл, а когда возвращается - видит сплошные объедки, все что-то сосредоточенно жуют, потупив взор долу и держа руки за спиной...
Так чувствует себя главный пахан, которого весь лагерь боялся, и вдруг его внезапно опустили и превратили в последнее чмо, и он должен подставлять задницу каждому, кто подойдет.
Мог ли я предположить - после гастролей с Хазановым и Кларой Новиковой, после сольных концертов в киевском театре, что мне придется искать хлеб на мусорках и воровать помидоры на базаре, чтобы с голоду не сдохнуть?
Что моим уделом станет не большой зал Дворца наций в Иерусалиме, а койка в психбольнице, куда я попал после попытки повеситься в чулане для хранения газовых баллонов?
Все устроились. Не обладая никакими талантами и даже знанием иврита - в каких-то конторах, партиях, редакциях, в сохнутах, сионистских форумах, амутах, джойнтах, библиотеках...
Казалось, все они знают какую-то тайну, которая мне недоступна. Тайну устройства в новой жизни.
***
Одно из моих первых детских воспоминаний – огромная, до неба гора книг. Эта гора книг была макулатурой, подготовленной для переработки. Родители после института распределили на бумажную фабрику в г. Коломые. Помню порубленные топором пополам коричневые томики (1953 год – Берия?) По этой горе я лазил, когда еще читать не умел, только картинки рассматривал. В Коломые в саду и на улице говорили на польско-украинском суржике:
«Ваше децко, файно пани Сорока, бардзо мондре, цо до мне, аж як вельми, але ж цо то з него бенде – еден пан Буг веда». (Сорока - Мозырская – фамилия моей матери).
А вот еще картинка, оставшаяся в памяти - дождь, в луже валяется портрет Сталина в парадной форме и сапогах, по нему идут прохожие и каждый норовит Вождю на лицо наступить. А в моем букваре (1957) еще было «Ленин и Сталин друзья. Ленин и Сталин – братья».
Когда мне было пять лет, у меня была мечта – я хотел прочесть все книги. Но когда мне исполнилось шесть, я уже понимал, что это нереально – если я прочту все книги, что я буду делать дальше?
В детстве я представлял себе рай в виде большой библиотеки, а на вопрос «Кем ты хочешь быть?» представлял себе такую работу, на которой можно читать книги и получать за это деньги.
Когда я стал взрослым, у меня появилась другая мечта – не ходить на работу. На работу не ходят творческие люди. Петь, танцевать, рисовать, играть я не умел. Оставалось писать. Роман писать долго и скучно, поэтому я стал писать короткие рассказы. За первый опубликованный текст я получил два рубля, и прошло десять лет прежде, чем мне стали платить за рассказ сто пятьдесят. Но как только мои тексты стали исполнять Хазанов и Клара Новикова и печатать от Таллина до Южно-Cахалинска, жена заявила, что ни при каких обстоятельствах в СССР рожать не будет. Надо уезжать.
***
***
В 17 лет я купил в магазине «Дружба» учебник польского языка Дануты Василевской. Поражал даже его внешний вид - он состоял из отдельных тетрадок, чтобы не таскать всю книгу. Поскольку украинский у меня - родной, через полгода я уже читал польскую прессу. И чем больше я ее читал, тем больше ненавидел соввласть.
Им почему-то социализм не мешал приглашать к себе «Роллинг стоунс», носить джинсы, играть джаз, публиковать анекдоты, гороскопы, тусоваться , спотреть свежие западные фильмы и слушать музыку. Там кипела Жизнь.
На фоне сплошной вони совковой прессы - польская была сплошным праздником.
Полстраницы - на пленум ЦК ПОРП, а все остальное - интересное!
В маленькой Польше была уйма разных изданий – «Виднокренги», «Пшекруй», «Шпильки» с откровенным сексуальным юмором, «Панорама», «Политыка», журналы «Джаз» и «Джаз форум», «Кобета», «Свят Млодых», «Доокола свята», где были подробные репортажи из Израиля с фотографиями.
И женский журнал у них назывался не «Работница» , а «Урода» («Красота»).
Могла ли на обложке самого прогрессивного советского журнала появиться настоящая Голая Жопа с опубликованной на ней рекламой подписки?
Или скажем, карикатура на обложке "Шпилек" - дорожный знак "Осторожно, дети!" Мальчик бежит за девочкой и у него член стоит.
У советских людей никаких членов не было, они рождались непосредственно от постановлений ЦК КПСС
Для меня эта Жопа была символом Иной Жизни,
Даже журнал "Пшиязнь" про СССР у них был интересным - они писали про подпольные советские рок группы, про еврейский театр в Вильнюсе, про московских хиппи.
В 70-х годах поляки издавали все - Джойса, Кафку, ФРейда, Юнга, Ромена Гари, нео и пост фрейдистов, западную психологию и философию, пособия по сексу, альбомы художников.
А в Киеве в те годы было запрещено все, кроме естественных отправлений...
***
В Москве жил мой дядя - брат матери. Мы поехали к нему, мне было лет 11.
- С Мариком надо что-то делать - он так поет
(в смысле разговаривает с еврейской интонацией), - сказал он. А что я мог сделать - у нас на Подоле все так говорили -и русские, и евреи. Даже учительница Полина Ароновна. « Я знаю? Шо такое? Ай, бросьте , шо вы тут мине рассказуете". Подол 50-х годов – это была та же Одесса, тот же Бабель.
И мать стала со мной бороться, прививая мне интонации литературного языка и выбивая еврейщину.
Когда я впервые увидел по ТВ "Тетю Соню", я был в ужасе. Это было как то, что я выдавливал из себя по каплям всю жизнь. Я уже привык к тому, что «жидовщины», еврейских интонаций, еврейского акцента, надо стесняться, как дурной болезни, а не выставлять это напоказ.
Я позвонил Кларе и попытался уговорить ее этого не делать.
- Ты себе не представляешь, что творится, - сказала она, - тетя Соня жутко популярна. Меня всюду приглашают выступать в этом образе. В Америке все просят тетю Соню!
Тетя Соня пошла в народ, я уже был здесь, а ее продолжали дописывать.
Меня до сих пор спрашивают, почему я не использую этот образ.
***
Мой первый гонорар за выступление
Я закончил школу, и работал учеником токаря на заводе . В Киев приехала бригада «12 стульев» Литгазеты. Тогда они были в зените славы, и никому не известный Хазанов исполнял монолог про кулинарный техникум. Выступали они в ДК «Пишевик» на Подоле. Перед началом я подошел к Веселовскому и дал ему несколько текстов.
Они сидели все в президиуме и тут была записка из зала,что только московских печатают. А Веселовский как раз читал мои мат-лы. Я видел, он толкал Александра Иванова, и они оба смеялись. Только я думал, что смеялись они над наивным провинциалом, который принес им такие халтурные тексты. И тут он вызывает меня читать свой текст - мол, не только московских публикуем. Я вначале не поверил. Для меня это было совершенно неожиданно, я покраснел, испотыкаясь вышел на сцену и запинаясь прочел текст. Веселовский сказал,что опубликует, и слово сдержал.
Это был рассказик о том, что писатели, которые ничего не пишут, экономят леса и бумагу , и им нужно присваивать звание «Отличник целлюлозно-бумажной промышленности». Один ненаписанный роман – это невырубленный гектар леса.
После концерта Веселовский дал мне 5 рублей и я где-то расписался. Я так полагаю, что дал он мне свои, ибо в советское время такого не позволялось - без оформления, без ничего.
И я шел домой, сжимая в руках эту пятерку. А а следующий день мама послала меня на Житний базар и я купил на эти 5 рубле половину индейки и мать испекла ее в духовке с яблоками.
Это было мое первое выступление и первый гонорар.
Потом, много лет спустя, когда Хазанов платил мне 100 руб. за пятиминутный выход, в то время, когда инженер получал 120 в месяц, это на меня уже не производило того впечатления, как та, первая пятерка.
***
Наш Двор
В Нашем Дворе жили дворовые голуби и дворовые собаки, дворовые дети и дворовые старухи, дворовые сумасшедшие, дворовые авторитеты, и никто никому не мешал.
Уборных в квартирах не было ни у кого. Душа и ванных тоже. Все ходили в дворовой туалет. Нужно было несколько раз постучать дверью, чтобы крысы разбежались, но они не разбегались и шастали по ногам посетителей. Я все время боялся, что крыса укусит меня за попу, когда я какаю. Крысы жили и во всех квартирах – с ними боролись, ставили крысоловки, сыпали яд, но это не помогало. Если бы кто-нибудь тогда сказал, что дворовой туалет с крысами – это плохо, его бы никто во дворе не понял. Так жили все вокруг. Летом вонь из туалета распростанялась по всему двору, по квартирам, но к ней так привыкли, что никто не замечал. Над гниющим мусором в открытых баках кружились стаи жирных зеленых мух, они залетали в квартиры, в каждой квартире была липучка, которую нужно было менять каждый день, поскольку за день она покрывалась мухами.
Обычная жизнь киевского двора 50-х годов. В баню ходили раз в неделю, зимой носили теплые кальсоны, в которых и спали, и ходили на работу, меняли их тоже раз в неделю. Как и белье летом, в 30-градусную жару. Дезодорант – импортный, болгарский, я впервые увидел лет в 20, его не брали – не знали, что это.
По видимому все – и мужчины и женщины, сильно пахли, особенно летом, ведь душей в квартирах ни у кого не было. Но поскольку запах этот был всеобщим, то его никто не замечал.
В 30-градусный мороз сидеть с голой попой в вонючем дворовом туалете было не совсем приятно – но зимой холодно, летом жарко, что тут поделаешь. Жизнь.
Рядом с туалетом жила Маня. Она целый день сидела на крыльце, воняла и тряслась. Мы, дети, любили Маню дразнить – она полагала неприличными слова "обехеес", " азохунвей" и "мазлтов". При этих словах она воняла и тряслась еще сильнее и кричала "Мадам Сорокинша!". Мадам Сорокинша – это была моя бабушка Берта Абрамовна Сорока-Мозырская. Она высовывала голову в окно, и хулиганы разбегались.
Моя бабушка плохо говорила по-русски и сильно картавила – ее родным языком был идиш. Я очень стеснялся бабушкиной речи, когда ко мне приходили друзья. Когда бабушка умерла, мама захотела получить на работе деньги на похороны, при этом мама строго-настрого наказывала всем, чтобы покойную называли не Берта Абрамовна, а Бетя Абрамовна – так имя покойной звучало приличнее.
В доме напротив жил Зюнька-мясник. У него было два увлечения – играть в карты и еба... любить женщин. Оба эти увлечения съедали большую часть непомерных мясницких доходов. В Нью-Йорке был Рокфеллер, у нас во Дворе – Зюнька. Однажды Зюнька привел к себе домой Динку, пышную блондинку с тремя дочерьми – Элеонорой, Викторией и Илоной. Весь Двор обсуждал достоинства и недостатки Динки, которая работала продавщицей в молочной и, следовательно, тоже была далеко не бедной.
Однажды утром Динка пришла к нам позвонить. Я спал, а в другой комнате Динка кричала моему отцу: – "Даня, не балуйтесь" – и хихикала, при этом по ее голосу ясно было, что ей хочется, чтобы Даня продолжал баловаться.
Динка и Зюнька уехали в Америку и открыли магазин одежды в Бруклине, на хорошей стороне улицы. Зюнька нанял негра, потом уволил его, и тому показалось, что Зюнька его обсчитал. Негр пришел к Зюньке в магазин и разрядил всю обойму пистолета Зюньке в живот. Зюнька умер тут же.
Семья Любы жила в глубоком подвале. Когда я туда зашел и потом быстро выскочил у меня была одна мысль: они что, в с е г д а там живут? Там пахло сырой картошкой, горел днем свет, было очень сыро, но Люба и ее дети делали вид, что они живут нормально. Люба всегда сидела у входа в подвал на маленькой скамеечке и ждала сыновей с работы. Когда сыновья привели в подвал молодых жен, они решили жилищную проблему очень просто – выкопали себе в подвале дополнительные комнаты.
В нашей небольшой комнате жили: бабушка, дедушка, папа, мама, мой дядя – мамин брат и я. 7 человек в одной комнате. Я спал на раскладушке и делал уроки за обеденным столом. Если бы мне кто-то сказал, что так жить плохо – я бы удивился: так жили в Нашем Дворе все. Никаких неудобств, связанных с перенаселенностью, я не помню.
В Нашем Дворе были две категории детей – одни – крикливые, сопливые и агрессивные, от них я старался держаться подальше и никогда не бывал у них дома. С утра до вечера эти дети болтались во дворе, и родители не обращали на них никакого внимания. Мои родители не контактировали с родителями этих детей. Другие дети – хорошие, с которыми я играл и бывал у них дома. Мои родители дружили с родителями этих детей. Первая категория – это были русские дети, а вторая – еврейские. В Нашем Дворе меня никогда не били и не обижали. И даже "жидовская морда" в свой адрес я никогда в жизни не слышал.
В Иерусалиме я вспомнил об этом, когда мы купили квартиру в доме, где жили только выходцы из стран Востока и несколько русских семей. Марокканские дети были крикливые, сопливые и агрессивные. С утра до вечера эти дети болтались во дворе, и родители не обращали на них никакого внимания. Когда я выходил гулять во двор со своей двухлетней дочкой, этим крысенышам доставляло огромное удовольствие дразнить и обижать моего ребенка. Когда она плакала, они смеялись. Один из крысенышей подбегал ко мне сзади, дергал за штаны, а затем они набрасывались на нас скопом. Моя дочь начала заикаться...
Стоило нам перебраться в ашкеназский Рамот, как этот кошмар кончился.
Музыка Нашего Двора
В детстве я был стихийным антисоветчиком. Благодаря рок-н-роллу. Я ведь настолько старый, что застал еще добитловскую эпоху…
По радио с утра до вечера пели песни и бренчали на пиани-
но. А в нашем Дворе музыка была совсем другая. У некоторых мальчи-
ков были магнитофоны "Днепр" и они записывали рок- н-роллы...
Эта музыка возбуждала как неприличные картинки
на стенах туалетов и была так же непристойна. Это была музыка в ритме биения сердца и дыхания. Такой музыки никогда не передавали по радио - ведь по радио не передают неприличных слов. Это была музыка из
Другого мира - ее можно было слушать бесконечно и под нее хоте-
лось громко смеяться, прыгать, хулиганить и дергать девочек за
косы. Это была музыка из мира, который ежедневно проклинали по
радио и в газетах. Если там такая музыка, значит по радио и в газетах
все врут - нет в Америке никаких безработных и никакой преступности. Раз И Я догадывался - ОНИ, запрещающие, этой музыки БОЯТСЯ.
Тем более, что источник этой музыки - те самые американские негры, за которых ОНИ, совки, так переживают.
Если лет в 5 я еще думал - почему же эти американцы такие нехо-
рошие, почему они не борются за мир, то в 6 я уже рассуждал
иначе. Я уже знал, что евреев не принимают
на работу и в институты и что об этом говорить вслух не положено.
Когда учительница Полина Ароновна говорила
про дружбу народов, она перечисляла туркмен, таджиков,
которых у нэас в классе не было а про
евреев, которых была половина, не упоминала.
Когда я был в 10 классе (1967 – 50 лет соввласти) нам задали по укр. дит. сочинение про дружбу народов. Нина Петровна переслала мое сочинение в парторганизацию по месту работы отца. Хорошо еще что не
в КГБ – я перечислял все известные мне случаи антисемитизма по отн. к моим знакомым.
Отцу объявили выговор по парт. линии за плохое воспитание меня.
Историки культуры еще должны выяснить, почему в Киеве 50
годов неприличные песни распевались на мотив свинговых хитов
30 годов. Ведь американские джазы в Киев не приезжали и джазо-
вых пластинок в продаже не было.
"Гаснет свет, летит паркет,
окна были, окон нет"
(На мотив "Рок эраунд де клок" Чоби Чокера)
Тексты были хулиганские, как и музыка.
"Чувиха стой, зачем ты пьешь из унитаза?
Ведь там зараза!"
(Бенни Гудмен)
"Мы идем по Уругваю
Ночь хоть выколи глаза
Слышни крики "Раздевают!"
и " Не надо, я сама"
(Дюк Эллингтон)
"Стоит статуя, метает диск
заместо ... - лавровый лист"
(На мотив "Сен Луи блюз")
Когда мне купили аккордеон и я пытался подбирать эти ме-
лодии, родители это запрещали.
Когда я впервые услышал пластинки с джазом, я испу-
ганно оглядывался по сторонам - разве такую музыку можно за-
писывать на пластинки и играть вслух? Это же неприлично!
А потом были "Битлз"... Переписанные с 10 рук, слов нельзя
было разобрать, но это же так красиво, почему ОНИ это запреща-
ют? Я переписывал слова с югославской перепечатки. Нет, ника-
кой крамолы:
"Я хочу держать тебя за руку"; "Будешь ли ты меня
любить, когда мне будет 64?"; "Папа купил старую машину".
"У меня был тяжелый день, пришлось много работать"
Хочу вернуться в СССР - там у девушек красивые глаза".
"Мне нужна небольшая помощь друзей"; "Я люблю тебя, ты любишь
меня"... Почему же ОНИ так этого боятся?
В принципе ОНИ были правы - "западная музыка пропаганди-
рует западный образ жизни". Французский шансон и
итальянская песня не запрещались. Но рок, электрогитара казалась
ИМ опасней, оркестра.
Мы знали, что "Битлз" выросли сами, из уличной компании,
без помощи министерства культуры, союза композиторов и облфилармонии.
А по радио гоняли бесконечные "песни советских композито-
ров" с еврейскими фамилиями – Исаак Дунаевский, Сигизмунд Кац, Аркадий Островский, Аркадий Фельцман, Марк Фрадкин, Ян Френкель, Ян Гальперин, Леонид Шаинский...
С тех пор все, что «под оркестр», навеки противопоставлено в моем сознании настоящей музыке – року.
В Киев приезжали на гастроли польские и венгерские группы.
Венгры играли на хорошей аппаратуре и выдавали настоящий рок,
неотличимый от западного. Запретить это ОНИ почему-то не додумались.
Венграм социализм не мешает, почему же он
нам мешает?- ломал я голову.
А советские ВИА в красных пиджаках пели про БАМ...
По приезде в Израиль на меня снова нахлынула мутная волна той же совковой
попсы. Мелодика "ширей исраэль", - те же "песни советских композиторов".
Израильтяне не догадываются, что каждый день слушают песни Никиты Богословского и Игоря Шамо.
Впрочем, по "Коль Исраэль" можно услышать и греческие, фран-
цузские, англо-американские, турецки, индийские, арабские мелодии.
Единственное, чего услышать там невозможно - это всякие там
"фрейлехс" и "7.40" - прочие пережитки «позорного рабского галута»...
***
Меня назвали в честь прабабушки Мирьям.
Когда в 41 году нужно было эвакуироваться, она сказала:
- Ай, не морочьте голову! Что я, немцев не помню? Они жили тут в 18 году, в нашей квартире, очень приличные люди, Вернер и Ганс. Я за них в штабе на Крещатике получала каждый месяц 22 марки. Это, между прочим, два десятка яиц и полкило масла. Вот, они одеяло оставили. Так вы мне будете рассказывать за немцев? Они мне потом несколько лет рождественские открытки присылали. Никуда я не поеду, надо квартиру сторожить от гоев.
Когда вели в Бабий Яр, баба Мирьям всем говорила:
- Успокойтесь, идиоты, как вы не понимаете, нас повезут в Палестину...
А немецкое одеяло я помню. Синее, в клеточку. Я под ним спал,
на раскладушке.
***
К нам в Коломыю приехала в гости моя бабушка Берта. По- русски она говорила плохо, ее родным языком был идиш.
Вышли они с мамой на улицу. городишка маленький, была как раз Пасха, и все прохожие, естественно встречали их словами "Христос воскрес"
На что бабушка отвечала :
"Ай, не морочьте голову".
***
Стою я в Киеве в очереди за сыром и читаю ивритскую книгу. За мной стоит небритый мужичонка в ватнике и сапогах. И вот я слышу сзади его голос:
- Как ты, зная такой язык, стоишь в очереди за этим дерьмом?
***
Будучи в райцентре Киевской области, зашел в библиотеку. Надо, разумеется, заполнить формуляр.
Национальность? – спрашивает юная библиотекарша.
- Еврей.
Она покраснела:
- Что, так и писать?
***
В 1991 году в Киев приехал лектор из Израиля читать лекции о Каббале – еврейском мистическом учении. Тема была очень сложная, со множество незнакомых слушателям терминов, с отсылкой к неизвестным средневековым мудрецам, о которых никто из присутствующих не слышал.
- Вопросы есть? – спрашивает лектор после окончания урока.
Встает одна дама:
- Все это понятно, но зачем вы пьете кровь христианских младенцев?
***
Я работал на стройке вместе с жителями села Семиполки Киевской области. Имманентной компонентой рабочего процесса было выпивание в обед стакана самогона:
- Якщо ты з намы не пьеш, як ты можеш з намы робыть?
(Если ты с нами не пьешь, как ты можешь с нами работать?) .
Гляда на меня они удивлялись:
- Ты дывы, жид, а пье як людына!
(Ты смотри - жид, а пьет как человек).
Они же всерьез спрашивали у меня – правда ли, что у евреек половой орган имеет разрез не вдоль, как у всех женщин, а поперек, и поэтому они во время полового акта не раздвигают ноги, а сдвигают.
Там же мне доводилось слышать историю о том, как евреи скупали молоко, купали в нем своих жен и детей, а потом это молоко продавали.
***
Я приехал в Израиль 18 июня 1991 года. В первый день у меня была одна мысль - как они здесь все живут при такой жаре и как я здесь буду жить. Сегодня , судя по прогнозам - 34 градуса, я никакой погоды не замечают. То ли климат в стране изменился, то ли организм приспособился.
Приехав, я попал из богатой и беззаботной жизни в полное говно. Ни тебе концертов, ни денег, ни (что главное) уважения в глазах окружающих.
Много лет меня поражало то, что люди, с моей точки зрения, никакими талантами и даже знаниме иврита не обладающие, прекрасно сидели в различных конторах, штабах, партиях, редакция и т. д, куда меня на пушечный выстрел не допускали. Искусством лизания жопы я до сих пор, несмотря на все мои старания, владею плохо. Приехал я уже с приличным ивритом, но я видел, что это не помогает. Нужно было что-то другое. То , чего у меня не было и нет. Искусства налаживать контакты с людьми, втираться в доверие, быть своим. Пришлось идти охранником в детский сад. С семи утра начиналась страшная, адская жара и до вечера. Меня уволили с формулировкой "не улыбается детям".
Затем была русская газета. Когда я понял, что мои переводы никто не проверяет, тут то мне, как в анекдоте "карта и пошла". Я стал гадалкой - прорицательницей, мне приходили сотни писем со всей страны и из-за рубежа, меня пытались доставать по телефону, приходили в редакцию со мной консультироваться. Я прорицал всем щасте, удачу, большие деньги, а стране - офигенное процветание. Все были довольны. Некоторые до сих пор верят тем предсказаниям и хранят пожелтевшие вырезки. Меня спрашивали - надо ли внучке выходить замуж, надо ли племяннику переезжать в Америку, открывать ли магазин в РИшоне. Я видел, что люди со всей страстью пытаются переложить ответственность за свою жизнь на кого-нибудь другого. На конкретные вопросы я отвечал так:
"Если вы приложите максимум стараний, то ваш новый бизнес пойдет. НИ в коем случае не пытайтесь обманывать клиентов".
"Несомненно, что место любого еврея - в Израиле".
Некоторые из моих "переводов" публиковались в российской прессе, а потом уже обратно у нас, как русская перепечатка.
Я придумал экстрасенса, который в войну февраля 1991 указывал, куда упадут иракские скады.
Я придумал русского инженера атомщика, который не нашел работу в Израиле и уехал в Иран.
Да еще много чего. Придумывать оказалось куда интересней, чем переводить, и значительно быстрее.
Но когда я перешел в газету "Новости недели" и стал выдумывать новости, вместо того, чтобы их переводить, меня уволили. Это было в 1993 году., (Кстати, там я работаю по сей день). У меня были экслюзивные, захватывающие новости, которых ни в одной газете мира не было. Тираж газеты повышался. Но редактор почему-то требовал предъявить оригинал.
Я проводил перевороты в несуществующих африканских странах, лечение кототерапией, когда пациента обкладывают со всех сторон кошками, Я находил еврейские корни у принца Монако, болгарского царя Симеона, "доказывал" что креолы Латинской Америки - потомки марранов, и т. д. Моя лебединая песня - попытка публикации тайной переписки Сталина и Гитлера. А написанная мной в 1993 статья Ленина "Сионизм и классовая борьба в Палестине" до сих пор перепечатывается, как произведение вождя мирового пролетариата:
http://www.isra.com/phorum/read.php?f=2&i=40989&t=40989
http://www.israel-forum.org/showthread.php?t=26407
http://www.ijc.ru/istoki22.html
Хотя там русским языком сказано "Статья написана 31 апреля"
https://spacetime.livejournal.com/264615.html?fbclid=IwAR0kOTapQdlKLXUQwXeIjQlhFHe1bfaAhh0GB9WRbbeaR1QxwftYbyaxKwY