Три года без Гиви. Семён Пегов

Ровно три года назад я проснулся от раннего звонка. Номер начинался с непонятного городского кода — я знал, что так на российском мобильном определяются сотовые номера из ДНР и ЛНР — донбасских республик, где местные киберпираты, несмотря на войну и экономическую блокаду, смогли построить собственную связь. Чувство тревоги появилось ещё до того, как я поднял трубку

«Нашего грузинского друга больше нет», — отчеканил подавленный голос. Я узнал Воху — комбата «Спарты» Владимира Жогу, сменившего на посту легендарного Моторолу, убитого за несколько месяцев до этого.

«Гиви 200?» — переспросил я. Само собой, не хотелось в это верить.

«Да. Прилетишь на похороны?»

«Я вылетаю, скоро буду».

Грузинским другом мы называли Гиви, конечно, в шутку. Никаким грузином он не был — да, в нём текла кавказская кровь, один из его дедов, кажется, на половину осетин. Но позывной Гиви Михаил Толстых взял скорее из соображений самоиронии — смуглый, с острым, точно клюв, носом и большими чёрными глазами, он меньше всего напоминал типичного донбасского работягу и борца за Русский мир.

Хотя по своему содержанию именно таким он и являлся. Сын железнодорожника, Гиви сам после армии отпахал несколько лет на заводе. В Вооружённых силах Украины, где Миша проходил службу в танковых войсках, он не прижился. Его мать позже рассказывала мне, что сын всегда мечтал стать военным и офицером, но то, что увидел во время срочки, слишком расходилось с романтическими ожиданиями парня-идеалиста из Иловайска. Думаю, позже его украинские командиры сильно пожалели, когда поняли, какие кадры они проморгали.

Воевал Гиви отважно и самозабвенно. Иной раз чересчур. Как-то раз его увезли с позиций с микроинсультом: комбат не спал несколько суток подряд, руководя операцией непосредственно на линии фронта, нервная система была истощена и просто не выдержала.

Бойцы сами привезли его в госпиталь под капельницы. Само собой, в больнице он не задержался — продолжил лечение прямо в штабе на знаменитой «девятке», что находится на передовой у Донецкого аэропорта.

Михаил Толстых, став командиром, никогда не чурался самой тяжёлой фронтовой работы. Во время нашей первой встречи — когда его подразделение совместно с мотороловцами освобождало Иловайск — я наблюдал, как он сам навязывает мешочки с порохом на 82-е мины. Такое занятие легко можно было поручить любому рядовому.

Через пару минут после того, как он оттащил ящики с готовыми к употреблению минами к орудиям, его ранило в голову осколками от ВОГа, ему тут же наложили повязку и спустя четверть часа Гиви с перемотанной головой уже лупил из РПК с бруствера по засевшим в иловайском депо украинским радикалам. Такой ритм фронтовой жизни, да и картина в целом — абсолютно типичные для него.

Что касается самоиронии — то с ней у Миши действительно всё было в порядке. Именно так вслед за позывным Гиви появилось и название его батальона — «Сомали». Ни для кого не секрет: в конце лета 2014-го донбасские ополченцы не имели системного снабжения, на ребятах, воевавших за идею Новороссии, можно было встретить абсолютно любую форму. В жару же, свойственную для донбасских степей, некоторые и вовсе воевали в кедах или шлёпанцах.

Приехав на рекогносцировку в Иловайск, командир «Спарты» Моторола едва не был взят под арест пёстрой толпой подчинённых Гиви, которые не знали известного комбата в лицо. Большая часть из них была в банданах и сланцах, они передёргивали затворы и громко кричали, в городе не было воды, поэтому чёрная донецкая пыль наложила на их лица дополнительный загар.

Когда все разобрались, кто есть кто, он подколол Мишу: «Посмотришь на твоих ребят, и такое чувство, что они все сомалийцы. Вы что, из Сомали сюда воевать приехали?». Гиви разразился смехом, а когда в ДНР начали создавать профессиональную армию и встал вопрос, какое официальное название присвоить его подразделению, Миша не задумываясь ответил: «Сомали».

В сомалийское расположение я приехал на следующий день после гибели командира. Парни молча провели меня в его рабочий кабинет, за стеной которого находилась спальня. Она представляла из себя полностью выжженную комнату. На том месте, где стояла кровать, лежали чёрные обуглившиеся комья. То, что осталось от его тела — уже увезли в морг. Температура во время взрыва была настолько высокой, что табельный пистолет Стечкина (АПС) буквально расплавился.

По официальной версии, по кабинету Гиви выстрелили с улицы из «Шмеля». Работала диверсионная группа. Это была лишь предварительная информация. Я не вправе сейчас разглашать детали следствия, с которыми мне удалось ознакомиться позже. Но могу с уверенностью сказать одно: преступление стало возможным благодаря хорошо законспирированной агентурной сети, созданной в ДНР украинскими спецслужбами.

Даже если закладка была не внутри здания и диверсанты работали снаружи — без внедрённых агентов провернуть такую операцию нереально. Насколько мне известно, агенты, имевшие отношение к гибели легендарного комбата, давно установлены. А вот живы ли они до сих пор — большой вопрос. Люди, знакомые с особенностями работы спецслужб, понимают, о чём я. Не только иранцы мстят за своих Сулеймани. Донецкие парни не менее принципиальны в подобного рода вопросах.

Что касается сегодняшней жизни подразделения — я бываю в «Сомали» каждый раз, когда приезжаю в Донецк, — своих там не забывают. И я, в свою очередь, с уверенностью могу сказать: если бы Гиви увидел свой батальон сейчас и ознакомился с результатами его работы, у него были бы все основания гордиться ими. «Сомалийцы» традиционно закрывают самые горячие участки фронта — от Саханки до Зайцева. Как только они появляются на передовой — противник вынужден передвигаться по передовой низко пригнув голову.