Советское крестьянство 20–30-х годов: от трагического до смешного
Советская деревня 1920–1930-х годов
Начнем со статистики: в Европейской России население уменьшилось с 72 млн чел. в 1914 году до 66 млн – в 1920 году. А убыль населения в целом по всему Советскому Союзу в 1915–1923 годы оценивается в 25–29 млн чел. Доля молодых мужчин среди погибших была непропорционально велика, и понятно почему.
Это сильно повлияло и на количественное соотношение мужчин и женщин в деревне, причем здесь даже сильнее, чем в городе. Так, в 1920 году в сорока пяти губерниях Европейской России в возрастной группе 19–29 лет на 100 мужчин приходилось 230 женщин.
Проведение демобилизации ситуацию изменило не сильно, так как большая часть демобилизованных красноармейцев устраивалась в городах. Так что даже шесть лет спустя в деревнях европейской части России среди населения в возрасте 25–35 лет на 100 мужчин по-прежнему приходилось 129 женщин.
Велики были потери в людях, но велики были также и потери скота, особенно лошадей, который в военное время реквизировали в кавалерию. В итоге количество лошадей уменьшилось с 34 млн в 1916 году до 23 млн в 1923 году и не достигло довоенного уровня даже на момент начала коллективизации. В 1922 году больше трети крестьянских дворов в РСФСР тяглового скота не имело вообще.
Наряду с экономическими проблемами, серьезные проблемы имели место и в области духовной. О ликвидации безграмотности здесь на ВО статья уже была.
Но вот как обстояло дело в новых условиях с традиционной верой в бога?
В 1923 году XII съезд партии особо подчеркнул, ссылаясь при этом на мнение крестьян, что следует не допускать оскорбления чувств верующих и уж тем более издевательств над их верой. «Комсомольские увлечения по части закрытия церквей» съездом были осуждены, как левацкий загиб. На следующий год на XIII съезде партии вновь говорится о том, что «попытки борьбы с религиозными предрассудками мерами административными (вроде закрытия церквей, мечетей, синагог, молитвенных домов, костелов и т.п.») недопустимы. Недопустимы, однако, процесс внизу шел. Церкви закрывали, и динамика эта медленно, но верно набирала обороты.
Что до самой православной церкви, то в послереволюционное время она была, как известно, лишена своего положения государственной церкви, большей части своей собственности и страдала от неуверенности в собственном завтра и внутренних раздоров. Первый избранный за двести лет патриарх Тихон столкнулся с огромными трудностями. Ему приходилось не только управлять делами церкви, но и налаживать отношения с новой государственной властью.
А власть с церковью не церемонилась. В 1922 году у нее было отобрано церковное имущество – золото, серебро и драгоценные камни, чтобы помочь голодающему Поволжью. Естественно, что это вызвало негодование церковников, да и паства встретила этот шаг неоднозначно. К тому же церковь раскололась на два лагеря: последователей Тихона и сторонников «живой церкви». Сам Тихон был арестован и должен был подписать обязательство о том, что он отказывается от любой антисоветской деятельности.
Но как это все отразилось на крестьянстве?
А очень просто. Живущие среди крестьян приходские священники по традиции получали лишь незначительную финансовую поддержку от церкви, а то и вообще не получали. Поэтому жили на то, что давали им прихожане, в первую очередь на плату за требы. Духовенство на селе было равнодушно к соперничеству между тихоновцами и «живой церковью», поскольку до верхов им было далеко, а вот проблем и своих хватало с избытком.
Дело в том, что сельсоветы часто отбирали у священников землю и дома, потому что, мол, они паразиты, «живущие нетрудовыми доходами», поэтому прав на них не имеют никаких. Неудивительно, что в годы Гражданской войны священники толпами бежали к белым, а оставшиеся часто отрекалось от своего сана и ставились учителями, шли в секретари сельсоветов, становились сельскими писарями, журналистами (!), пропагандировали атеизм (!), занимались земледелием и даже плотничали. Известен, по крайней мере, один сельский священник, который руководил драмкружком и даже сам играл на сцене, причем самыми любимыми у него были роли попов, которых (ну еще бы!), он играл просто мастерски.
Хорошо известно, что в русском фольклоре священники наделялись массой отрицательных черт. Попа изображали и скрягой, и лентяем, и пьяницей. Хотя, разумеется, это было далеко не так.
Между тем крестьяне, которые переезжали в города во время индустриализации, так же, как и крестьяне в Западной Европе, быстро теряли там свою набожность, что чаще всего выражалось в том, что они переставали соблюдать церковные обряды. Еще до революции правительству шла масса жалоб о том, что расходы по содержанию приходских священников растут без положительной отдачи, что они требуют непомерную плату за обряды крестин, свадеб и похорон.
В итоге возникла следующая ситуация, которую один из священнослужителей охарактеризовал так: «Люди, побывавшие в городах и на фабриках, относятся к религии холодно и даже враждебно». Все то же самое наблюдалось и в СССР. Мобильность крестьянского населения возросла, роль отходничества повысилась, но вместе с тем в массе посткрестьянского населения начался упадок религиозного чувства.
Хотя случалось и так, что община помогала уважаемому ею священнику. Ему давался земельный участок или его ему помогали обрабатывать. В одном из сел, при всем внешнем равнодушии к религии, его жители «кормили 8 человек, обслуживающих церковь, и не могли прокормить одного учащего детей», то есть учителя, хотя заявляли, что важность школьного образования понимают.
А вот это особенно интересно: в конце 20-х годов два вида расходов больше всего обременяли среднюю крестьянскую семью. Это… водка и плата священнику за совершение различных обрядов. То есть отказ от религии позволял крестьянам больше денег оставлять в своем хозяйстве.
Показателем того, что в 20-е годы крестьяне это понимали, стало распространение гражданских браков и разводов. Большинство крестьянских пар, конечно, как и раньше, все так же венчались в церкви, однако «обычным явлением», по крайней мере, в нечерноземной полосе Европейской России, стали и браки вне церкви. И что самое любопытное – крестьяне беззлобно относились к тем, кто выбирал именно такое бракосочетание, как роспись в сельсовете. Некоторые крестьяне, особенно молодые, объявляли себя атеистами, и их не третировали и остракизму не подвергали.
Некоторые молодые мужчины, особенно те, кто возвращался из армии, соглашались венчаться в церкви по настоянию родителей, которые просили «их уважить». Но, женившись, они больше уже не ходили в церковь, так как не испытывали в этом никакой душевной потребности. Вот пожилые женщины – те, да, обычно оставались тверды в вере и очень часто «живым щитом» защищали церкви, когда их приходили закрывать, чтобы переоборудовать под клуб или зерновой склад.
Так что в советском селе 20-х годов имел место острый конфликт поколений, особенно в губерниях Нечерноземья с развитой промышленностью. Старый деревенский костюм молодые люди носить не желали, считая его символом вековой отсталости. У мужчин пользовался популярностью военный или полувоенный костюм, что было связано еще и с тем, что у многих крестьян сохранилось обмундирование времен Первой мировой и Гражданской войн, а еще запасы мундирной ткани. Так что бывшим солдатам, сельским активистам, комсомольцам в такой «одёвке» парни-подростки страшно завидовали.
При этом пределом мечтаний для них было нарядиться в армейскую шинель или батянину буденовку. Ну, а сельские девушки, к превеликому ужасу своих матерей, начали употреблять косметику: пудру и румяна. Так, например, в повести «Джек-Восмеркин – американец» Николая Смирнова его сестра появляется на селе под зонтиком и в перчатках, чем вызывает лютую зависть своих товарок, а еще пробует курить сигары брата, но мать ее поймала и за это отшлепала. Танго и фокстрот даже на селе начинают вытеснять традиционные народные пляски, хотя старики и отзываются о них как о «срамоте».
А вот мнение студента-этнографа, высказанное им в 1923 году относительно его родной деревни под Волоколамском, недалеко от Москвы:
Теперь сыновья, дочери реже, уже решительно отказывались от ношения креста (пусть даже и не все и не везде), хотя матери, и даже отцы, бранили их и умоляли одуматься.
Существует точка зрения, что у отрицания религии на селе были глубокие исторические корни, и что насмешки над священнослужителями, равно как и пренебрежение к религии, занесли в деревню отнюдь не городские активисты, коммунисты и комсомольцы, а оно подспудно присутствовало в ней, по крайней мере, два века.
Тут стоит вспомнить хотя бы того же А. С. Пушкина и некоторые его произведения, носящие ярко антирелигиозный характер. Наоборот, революционеры-марксисты всего лишь подхватили бытующее в массе крестьян отношение к священникам и вере и поставили его себе на службу. Кстати, лингвистические исследования, проводившиеся с целью выяснить, как глубоко крестьяне понимают лексику новой советской жизни, показали, что такое, например, слово, как «коммунист», очень часто обозначало для них того, кто не верует в бога, а отнюдь не борца за светлое будущее всего человечества.
Ну, а с началом индустриализации по всей стране прошла еще и компания по переплавке церковных колоколов на металл для заводов.
Колокола снимали и отправляли на переделку. При этом одновременно сжигали церковные иконы, потому что если церковь стоит без колоколов, то и иконы ей не нужны. А в Донбассе, в Горловке, в 1929 году и вовсе имел место эпизод, когда на городской площади в торжественной обстановке одновременно сожгли 4 000 икон, свезенных из разных церквей. При этом толпа веселившихся и плясавших шахтеров насчитывала, по сделанным подсчетам, 15000–18000 человек.