Уголь добывают по советским нормам
«Вечерняя Москва» продолжает спецвыпуск «Свободный Донбасс», в котором рассказывает о повседневной жизни города, жители которого восемь лет находились в зоне боевых действий. Несмотря на ряд существующих проблем, все городские службы продолжают исправно работать. А сами жители Донецка твердо верят: с наступлением долгожданного мира их город снова расцветет. Потому что на истерзанную войной землю наконец пришла Русская весна.
Шахтерский профсоюз Макеевки помог спецкору «Вечерней Москвы» Геннадию Окорокову увидеть труд горняков и понять, чем живет Донбасс — край горняков.
«Воюют шахтеры и трактористы», — так говорили о Донбасском ополчении свои и враги в 2014 году. Люди мирных профессий вынуждены были взять оружие для защиты своих домов, земли и убеждений. Но становой хребет на этой суровой земле — все-таки шахтеры. Уголь — это гордость, воспоминания о счастливом прошлом и надежда на будущее. Понимание психологии шахтеров помогает ответить на вопрос, почему Донбасс пошел на конфликт с Киевом. И как удалось удержаться в 2014 году, когда силы были неравны, а украинские нацбаты собирались окружить Донецк.
Останки былого величия
Макеевка — пригород Донецка, который давно уже сросся с ним, так что понять, где начинается один город и кончается другой, решительно невозможно.
Помочь попасть на шахту «Ясиновская-Глубокая», которая в прошлом году отметила юбилей, 60-летие, помог шахтер-пенсионер с 10 годами подземного стажа Иван Поприщенко.
На его стареньком, но еще шустром «Форде» минут сорок едем от центра Донецка. Путь наш лежит мимо огромных терриконов — рукотворных гор из отработанной породы, которую вынимают, когда строят шахту и добывают уголь.
Осыпающиеся края терриконов разных цветов, в основном красноватые или синие, — продукт окисления породы, поднятой с глубины, достигающей сотен метров. По разные стороны дороги далеко видны похожие на сторожевые башни копры — конструкции, где установлено подъемное оборудование.
— Где терриконы, там и шахты, — объясняет Иван Поприщенко, лавируя между дорожными ямами, как горнолыжник на спуске. — Сами видите, какие дороги. А по ним еще людей учат ездить в автошколах. Так никаких других и нет.
Он многое успевает рассказать по пути.
— При СССР у меня зарплата была 500 рублей, в то время как инженер получать мог 180–200. Но за эти деньги нужно было тяжело работать.
Шахтерский хлеб — тяжелый хлеб. Как-то мне довелось показать шахту одному человеку, который служил на подводных лодках. Так после выезда на поверхность он сказал, что в лодке намного лучше! Представляете! — рассказывает Иван Поприщенко.
В СССР на здешних шахтах работали тысячи человек, которые добывали миллионы тонн угля ежегодно.
— Донбасс — это угольная столица всего Союза была. Тут и заведения учебные работали, готовившие для шахт как рабочих, так и инженеров. Наука была мощная. Край жил за счет угля. И жил очень хорошо. А теперь... Какие шахты сохранились, там меньше половины людей работает. Отгрузка угля — 160– 170 тонн в сутки. Это просто смешно. Уголь прежде всего идет на поддержание местной энергетики. Да-а... — вздыхает Иван Поприщенко.
Шахта-юбиляр
«Ясиновская-Глубокая» встречает нас торжественным фасадом времен Союза, порядочно от времени обветшавшим и утратившим свою прежнюю пышность. И тишиной.
Прямо в вестибюле напротив главного входа лики Христа и Богородицы в резных деревянных киотах. Перед ними затеплены лампадки. Пахнет кухней. Поднимаемся по лестнице на второй этаж. Стены украшены мозаикой на темы добычи угля. Красиво.
Нас здесь ждут. Директор шахты приветствует и дает в провожатые еще одного Ивана. Иван Попадюк — начальник вентиляции и техники безопасности шахты «Ясиновская-Глубокая». Он будет нашим Вергилием в подземный мир. Но сначала нужно экипироваться по-шахтерски. Это значит, что на себя нужно надеть все, что положено горнякам при спуске в шахту, вплоть до исподнего. Правила техники безопасности тут чтут и соблюдают свято. И гордятся этим.
Путь во тьме
Клеть по стволу спускается минуты три-четыре. Почти полкилометра под землю. Каждый день сюда спускаются горняки. Останавливалась шахта только в 2014 году, когда территорию обстреляли ВСУ. До сих пор на металлической двери котельной остались пробоины от осколков.
Клеть останавливается, и после выхода из нее мы идем во тьме, освещая путь только фонариками на касках.
— Оборудование сильно изношено, хоть мы его постоянно ремонтируем. Но срок службы не может продлеваться бесконечно. Взять хоть лампы эти. В какой-то момент аккумуляторы просто перестанут держать заряд. Каждый день шахтеры преодолевают по несколько километров по штрекам — длинным тоннелям, которые тянутся к угольным пластам. Кажется, что они бесконечны. Эха в них практически нет, поэтому, если не двигаться, то тишина просто звенит в ушах.
Где-то далеко-далеко в темноте мелькают огоньки — это лампы тех, кто вышел в смену. Пять тонн железобетонных плит, нужных для крепления штрека, чтобы горные породы не обвалились на горняков, каждая из которых весит около 30 килограммов, должен перетаскать за смену горняк.
Несмотря на механизацию труда, многое в шахте делается руками. Руками таскают лес для крепления, насыпают лопатами уголь, носят оборудование, ремонтируют конвейеры. Один человек здесь ничего не значит, только в коллективе.
— Те, кто плохо работает, в шахте просто не приживаются. Горняки за словом в карман не лезут. Они и начальнику любому все в глаза говорят. Так что дутых авторитетов здесь нет, — рассказал Иван Попадюк.
Черное золото
Самый тяжелый труд — в лаве. Это очень низкий лаз, высотой меньше метра, где работает подземный комбайн, чем-то напоминающий большую мясорубку. Он движется по угольному пласту и рубит ценную породу, которая сразу попадает на конвейер. Передвигаться здесь можно только на четвереньках. И опытные горняки делают это проворнее, чем на двух ногах. Люди черные. С непривычки неразличимы на фоне темных стен. Шахтеры бойко лезут по лаве, таща за собой лопаты, дерево для крепежа. Говорят, что горняк, несколько лет отработавший в лаве, даже огород вскапывает, стоя на коленях. Так привычнее и быстрее. Добытый уголь поднимается по конвейеру. По нему могут ехать и шахтеры, при соблюдении определенных правил. Мы с нашим провожатым идем пешком — хоть и дольше, но безопаснее для новичков.
До ствола, по которому поднимается клеть, доехали на подземном электровозе. Почти как в метро, только раз в десять меньше. После выезда наверх все, черные, идут в душ.
— Мы рассчитываем, что после войны, в мирном строительстве, не забудут и о шахтерах. Чтобы строить экономику, новую жизнь, нужно, чтобы кто-то работал в том числе и в шахтах, потому что уголь — очень важная статья донбасской экономики, а запасов его тут хватит еще надолго. Главное, чтобы люди не ушли, не разъехались, — делится мыслями Иван Попадюк.
Многие шахтеры погибли на фронте в самые тяжелые для ДНР месяцы. Но больше всего на свете они хотят видеть родной край цветущим.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Георгий Янков, председатель Макеевского профсоюза работников угольной промышленности ДНР:
— Труд шахтера — это труд коллективный. Здесь не как в Европе, когда мнение одного перевешивает коллектив. Здесь прежде всего спрашивают, а что ты сделал для товарищей, для Родины. Мы не занимаемся переписыванием истории, как этого бы хотелось Киеву, и никогда не занимались. Донбасс не собирался и не собирается успевать за веяниями сиюминутной политической конъюнктуры. Со времен СССР на наших шахтах сохранились все нормы и требования охраны труда, сохранилась система горного образования. Мы никогда не будем под Америкой, как бы этого ни хотелось Зеленскому и другим лидерам Украины.