Дневник. 1987 - 89 год. Глава 12. Примазанники Божьи
Одиннадцатая глава
Владыка Питирим. Священнослужитель-фотограф, так сказать, не протопоп, а фотопоп
Еще немного перестроечных политических страстей.
Пресловутой XIX партконференцией слишком много мы тогда занимались, хотя весь ее смысл был в том, чтобы принять решение о создании параллельных органов власти - съездов народных депутатов и всяких Советов, а словоблудие типа "Борис, ты не прав" не имело никакого значения. Но это стало ясно лишь впоследствии.
Очень меня возмущали всегда советские священнослужители самых разных конфессий.
Ну а хваленый-перехваленный роман Гроссмана "Жизнь и судьба" сейчас читать невозможно, я пробовал. Уж не знаю, в чем тут дело. Видимо, просто была дорога ложка к обеду.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
22 апреля 1988 года
Зияют лакуны
Ананьев своим четвертым номером (журнала "Октябрь") утер нос всем, даже самым левым журналам. И статья Капустина о Сталине (точнее, отрывок из книги), и статья Эпштейна о поэтах-диссидентах Пригове и Рубинштейне (как же он с тех пор надоел), это всё будь здоров! О Гроссмане я уж не говорю, о нем речь еще впереди.
А вот "Юность" №4 не порадовала, бледный и скучный номер. Этот журнал и так не всегда радует, вот недавно читал ранее не публиковавшийся рассказик А. Куприна "Шестое чувство", о том, как его арестовывали советские чекисты за лихие и злые статьи, так в тексте прямо-таки зияют купюры! И это сегодня! Да, старое мышление очень хорошо поживает пока, даже в "прогрессивных" изданиях.
Кругом "врачи-вредители"
Но вот что занятно - в той же "Юности" №4 воспоминания Натальи Рапопорт, дочери одного из "врачей-убийц". Довольно слабенькие, коротенькие, банальные, хотя, конечно, искренние. Но без особой фактуры, без особых деталей. Да и что она могла видеть и знать? Только слухи, да по рассказам, да по детским наблюдениям. Так себе публикация, хотя и она пусть будет.
Но в апреле же в "Др. народов" опубликованы потрясающие "Воспоминания о деле врачей" Якова Рапопорта, отца Натальи.
Это конкретный, суховато-подробный, точный в деталях и оттого неимоверно сильный материал, где всё до конца впервые сказано о советском антисемитизме 40-х - 50-х годов. Эти записки - один из главнейших и важнейших документов в нынешней борьбе со сталинизмом. Но почему Рапопорты напечатаны одновременно, параллельно? Наплевать, конечно, но разве нельзя было разобраться? Хотя Яков Рапопорт - едва ли не гвоздь номера, и Баруздин тоже потрясает целеустремленностью.
Всплыл внезапно Лев Разгон
Надо бы пару слов о Льве Разгоне, он вдруг выплыл из полунебытия. Был какой-то детско-пионерский писатель, и вдруг очень сильные своей документальностью, в первую очередь, и неожиданные даже для меня очерки, а уж я чего-чего о лагерях и сталинских делах не читал, чуть ли не весь свод литературы на русском языке. А вот Разгон и еще подбавил. Он написал о жене Калинина в лагере, его рассказец прошел в "Книжном обозрении", ждем следующих.
Что еще было? "Семья" становится газетой странной, с явной желтизной - мемуары Джуны, бездарный и цыгански безвкусный, цветастый поток псевдофилософствований и белиберды. Стихи рок-кумира Кости Кинчева, сивый бред, графоманство, Хлебников-полуобериут для бедных, дешевка.
Сурьезный рассказ Б. Васильева в "Огоньке" против дурацкой, тупой, лигачевской борьбы с пьянством. Всё верно здесь и хорошо, но явная мелодрама, лобовая публицистичность всё портят.
Всё. Сенсаций больше не припомню. Впереди разговор о Галиче и Гроссмане.
24 апреля
Борьба с пьянством ведется тупо и неверно
Надо вспомнить и новую статью Н. Шмелева в "Новом мире". В ней нет такой уж сенсационности, но и мы пообвыклись, и он кое в чем повторяется. Хотя всё сказано резко, смело и четко. И что борьба с пьянством ведется тупо и неверно, надо водку вернуть в магазины, пить больше, чем сейчас, не будут, а так - только десятки миллионов самогонщиков плодятся. Пересажать их невозможно, слишком велик у них доход, который, кстати, если бы не лигачевствуюшие мудаки и долдоны, мог бы пойти государству.
А так ВДОБТ, Общество трезвости, жиреет на наших харчах и взносах, сидит на горбу, ни хрена не делает, лишь добивается закрытия магазинов, тем самым лишая государство последних доходов, а себе денег требуя. Сейчас, когда помер председатель Общества академик Ю. Овчинников, его два зама - суки! - один уехал в США, а другой в Австралию. Это сведения из напечатанных и готовящихся публикаций "Недели".
Далее Шмелев пишет почти прямо, что надо вернуться или наконец прийти к тому, что мы привыкли называть "капитализмом", а точнее к нормальному, прежде всего, в экономимческом отношении, обществу. Это всё хорошо, как и многое, что сейчас пишут, но, увы, только пишут, а до дела не доходит.
Чего хлебнули аристократы
Воспоминания княгини Китти Мещерской любопытны и познавательны (Новый мир, №4). Ее сумасшедшая мать почему-то не эмигрировала, и уж хлебнули наши дорогие аристократы от советской власти вдосталь. В тех воспоминаниях, что я прочел, написано не о сталинском, а о ленинском еще времени, и что тогда творили с бывшими - страшно читать, хотя их, в основном, не стреляли и не сажали, однако унижение, растаптывание достоинства - порой хуже всего.
Высокохудожественный аналог "Гулага"
Ну вот, теперь "Жизнь и судьба" В. Гроссмана. Даже страшно подступаться, настолько огромен и велик роман.
Что главное - протест против тоталитарных систем, вроде Гитлера и Сталина, и мысль об их полном подобии, несмотря на жестокую войну. Это общее, целое, проявлено в общей композиции и в авторских отступлениях.
Далее - нехорошее, увядшее слово - психологизм, до крайних мелочей, тонкости человеческих отношений, парадоксы восприятия явлений, нюансы, сложности характеров. Даже в нормальной семье всё крайне непросто, беспрерывная цепь эгоизмов и добрых дел, нехороших умыслов, подлых мыслишек и благородства в деяниях, в поступках.
Человек сложен, тёмен, подвержен тысячам влечений и влияний, индивидуален, хотя и давит, и корнает (sic!) его система, и превращает в винтик, а никак не превратит.
Рядом эпос Сталинградской битвы, одурь кровавой войны, запах смерти - и микродвижения души профессора Штрума или комиссара Крымова, или солдата Грекова, обретшего предсмертную вольницу в окруженном сталинградском доме, единственно возможный глоток свободы в удушливый сталинский век, или вояки полковника Новикова, или матери Штрума, загнанной в гетто и оттуда в газовую камеру новейшей конструкции, или бывшего большевика Мостовского, вместе с прочими советскими людьми расплодившего сталинщину в фашистском концлагере, где опять звучат мерзкие клейма типа "троцкист", "отщепенец", когда надо объединиться против врага. Типичный срез раскола в Европе, порожденного Сталиным.
Этот роман во многом о Сталине, некий высокохудожественный аналог "Гулага" Солженицына, ибо у Гроссмана кратко и концентрированно сказано о допросах, пытках, лагерях, что дает не менее сильное впечатление.
О Сталине, но и о том, что ленинцы сами были виноваты, сами доносили, продавали, предавали, а затем их били по доносам таких же ленинцев, а далее и тех будут бить.
Кадр из сериала по роману Гроссмана "Жизнь и судьба"
Тотально подозрительные ленинцы
Старик Магар, веривший в Ленина и всё в этом роде, лежа в лагерном лазарете, всё постиг, понял, что ошибался и покончил с собой. "Мы ошиблись", считает Гроссман, искренне веривший сначала, а потом увидевший, к чему привел так называемый "социализм".
Крымов, убежденный коммунист, смелый человек, послан к Грекову, в окруженный дом, там смерть дышит, и позабыты формальности и уставы, разговоры свободны. Крымова это настораживает и пугает, он начинает поучать и сыпать лозунги, солдат это смешит. Ночью в него попадает шальная пуля, и он решает, что Греков в него стрелял. Такое время и так воспитаны "ленинцы", тотальная подозрительность!
Далее Крымов пишет просто донос на Грекова, человека героичнейшего, защитника, из тех, кто именно и отстоял Сталинград! За эту подлость Крымову воздается, как и другим, более проходным персонажам.
Бесконечно важна для Гроссмана и другая, еврейская тема. Это важнейший узел, это камень, вокруг коего сейчас начнут претыкаться критики, и будет много вони.
Вонь уже началась, развонялась Майя Ганина, **здючка, она стала считать, сколько в романе евреев, сколько из них сидят, и сколько русских, наоборот, сажает и надсматривает. И это на Пленуме Союза писателей!
Еврейская тема пронизывает роман, предстает в различных ипостасях. Здесь и гетто, и Треблинка, и авторские размышления об "окончательном решении вопроса". Но не менее важен и затронутый в романе, вернее, показанный вширь и вглубь антисемитизм советский, сталинский. Это сложнее и важнее!
Еще один кадр из сериала по роману Гроссмана "Жизнь и судьба"
15 мая
На уровне райкома рубят людей!
Давно не писал, но совсем не потому, что писать не о чем.
Сейчас идет напряженная борьба, вполне ясная и откровенная, за XIX партконференцию. Но борьба эта, по-моему, уже проиграна. Отбор делегатов не имеет ничего общего с желаемым.
Уже срубили, рубят и будут рубить всех приличных людей на уровне райкома, где не хотят никакой перестройки, и где ее не будет, пока эти райкомы (и прочие -комы) есть.
На партконференции ничего решат и ничего не изменят, но, может быть, именно это и станет самым грандиозным ударом и толчком. В этом я скорее пессимистичен, хотя бороться надо.
Но в нашей культурной жизни все время происходят сдвиги, пресса смелеет, и это неплохо. Хотя много тревожных симптомов, много рецидивов запретительства, особенно в кино, но тут вопрос о сексуальной свободе, он еще далеко не решен.
Штрум, Гроссман и антисемитизм
О Гроссмане. Конечно, линия советского антисемитизма слегка смещена во времени. То, что началось после войны, гонения, исключения, увольнения, в романе происходит в 1942 году. Но это сознательно сделано. Тем более, что образ профессора Штрума далеко вырастает за границы еврейской темы. Это уже образец, модель гонимого по политическим мотивам ученого, и идущего на подлость, хотя поначалу выглядел героически, сам каяться не пошел, пересидел; а вот бумагу, дезинформирующую Запад, что мол никто у нас не сидит, всё хорошо, бумагу эту подлую подписал.
На себя, на спасение своей гордости от унижения сил хватило, а затем на те же унижения ради других - сил не хватило. Тем более чем он помог бы? Ученых сажали и стреляли независимо от этой бумаги, так что вроде бы и не сделал ничего такого.
Штрум и Крымов исследованы особенно глубоко, они - порождение и воплощение советской системы, которая тоже блистательно проанализирована, хотя роман не политический, не публицистический. Он в истинно толстовских традициях и достоин вполне этого сравнения.
Дочитал я "Мы" Замятина и проглотил со второго захода "Чевенгур" Платонова, вещь потрясающую и грандиозную. Есть смысл говорить и о К. Симонове, его воспоминаниях и размышлениях о Сталине.
Беспартийные беспокоятся за партию
Но самое главное сейчас - подготовка к партконференции, о которой беспартийные беспокоятся и думают не меньше, а то и больше, чем партийные.
И дело с этим плохо, делегаты идут не те, ярых и известных сторонников перестройки не выбирают, райкомы их проваливают и не пущают. Делается всё, чтобы весь аппарат пролез на трибуны конференции и там удушил те намеки на реформы и перемены, что уже намечены.
12 июня
Фотовернисаж Христа ради
О партконференции больше писать не буду пока. Подождем конкретных результатов, хотя у меня особых надежд нет.
Оживились священнослужители и оказались весьма суетными людьми. Владыка Питирим даже устроил свой фотовернисаж в "Московских новостях". Оказывается, сей благочестивый муж увлекается фотографией!
Не знаю, как такое хобби согласуется с религиозной моралью, может, и нормально согласуется (фотография - светопись, вполне благочестивое, богоугодное дело, как рассказал наш Ахломов (знаменитый фотограф), друган Питирима, а теперь выходит, что и коллега). Но рекламировать это свое хобби - ну никак не согласуется даже с его духовным саном.
Попы оживились, закишели по страницам прессы, дают интервью насчет 1000-летия крещения Руси, и все почти говорят одно и то же.
Лучшее интервью, на мой взгляд (из тех, что я прочел, а я почти все прочел), было у нас в "Неделе", хотя ему уже год. Это беседа Геннадия Батыгина, умнейшего человека, социолога и философа, с иеромонахом Иннокентием, серьезный разговор о наших проблемах и нашем обществе.
А из того религиозного потока, что льется с экранов телевизоров и из радио (литургии, песнопения, отрывки из различных церковных служб, в том числе, и поминание "убиенных в Афганистане", 13 тысяч 350, как сообщила, кстати, наша пресса, концерт в Большом театре, где даже нехристь Марк Эрмлер дирижировал чем-то священным), лучшее - документальный фильм "Храм", где представлена точка зрения служителей церкви, причем не высших, а низших и средних, наиболее полный показ различных служб и праздников православия и вообще взгляд на мир и церковь изнутри самой церкви. Это очень важно, и это особенно сильно. Режиссер фильма - некто В. Дьяконов, человек явно не бездарный.
А вообще мне наши святые отцы не нравятся. Продались Советской власти, тем более, что сейчас им даются солидные подачки (скорее, подарки). Суетны и, по-моему, в Бога не веруют, а их догматизм посильнее истпартовского, ну а иерархичности и закостенелой структуре позавидует любой бюрократ.
Раввин против сионизма
Особенно меня поразил один священнослужитель, правда, не христианский, главный московский раввин Шаевич, полный агент КГБ, шавка советских властей. Он умудрился в интервью сказать, что сионизм - это разновидность фашизма. Он, по идее, главный сионист Москвы (чушь собачья, но я тогда совершенно не разбирался в этих материях), ибо сионизм - это прежде всего религиозное течение! А этот сука-раввин продал свой народ за зарплату и теплое местечко при синагоге, говно поганое!
Мне в принципе плевать на него, но какого хрена он - раввин, если выступает против сионизма. Ладно, пусть он остается сам по себе. Но он не исключение среди нашего духовенства, якобы отделенного от государства.
Как глупа церковная бюрократия
Кстати, о духовном. Изумительный и пронзительно звонкий рассказ Иона Друце в "Огоньке" - "Самаритянка". О монахине по призванию души, но формально не рукоположенной. О религии и вере, о том, как глупа церковная бюрократия и пышные празднества. В общем, рассказ с моими мыслями почти. Я даже всплакнул под конец.
Основной сюжет - издевательства над монастырем в Молдавии, но это уже достигнутый уровень, а вот мысль, что сама патриархическая иерархия Бога забыла - эта мысль новая для нашей литературы.
Картинки с XIX партконференции
Мои дневники
Необязательные мемуары
Владыка Питирим. Священнослужитель-фотограф, так сказать, не протопоп, а фотопоп
Еще немного перестроечных политических страстей.
Пресловутой XIX партконференцией слишком много мы тогда занимались, хотя весь ее смысл был в том, чтобы принять решение о создании параллельных органов власти - съездов народных депутатов и всяких Советов, а словоблудие типа "Борис, ты не прав" не имело никакого значения. Но это стало ясно лишь впоследствии.
Очень меня возмущали всегда советские священнослужители самых разных конфессий.
Ну а хваленый-перехваленный роман Гроссмана "Жизнь и судьба" сейчас читать невозможно, я пробовал. Уж не знаю, в чем тут дело. Видимо, просто была дорога ложка к обеду.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
22 апреля 1988 года
Зияют лакуны
Ананьев своим четвертым номером (журнала "Октябрь") утер нос всем, даже самым левым журналам. И статья Капустина о Сталине (точнее, отрывок из книги), и статья Эпштейна о поэтах-диссидентах Пригове и Рубинштейне (как же он с тех пор надоел), это всё будь здоров! О Гроссмане я уж не говорю, о нем речь еще впереди.
А вот "Юность" №4 не порадовала, бледный и скучный номер. Этот журнал и так не всегда радует, вот недавно читал ранее не публиковавшийся рассказик А. Куприна "Шестое чувство", о том, как его арестовывали советские чекисты за лихие и злые статьи, так в тексте прямо-таки зияют купюры! И это сегодня! Да, старое мышление очень хорошо поживает пока, даже в "прогрессивных" изданиях.
Кругом "врачи-вредители"
Но вот что занятно - в той же "Юности" №4 воспоминания Натальи Рапопорт, дочери одного из "врачей-убийц". Довольно слабенькие, коротенькие, банальные, хотя, конечно, искренние. Но без особой фактуры, без особых деталей. Да и что она могла видеть и знать? Только слухи, да по рассказам, да по детским наблюдениям. Так себе публикация, хотя и она пусть будет.
Но в апреле же в "Др. народов" опубликованы потрясающие "Воспоминания о деле врачей" Якова Рапопорта, отца Натальи.
Это конкретный, суховато-подробный, точный в деталях и оттого неимоверно сильный материал, где всё до конца впервые сказано о советском антисемитизме 40-х - 50-х годов. Эти записки - один из главнейших и важнейших документов в нынешней борьбе со сталинизмом. Но почему Рапопорты напечатаны одновременно, параллельно? Наплевать, конечно, но разве нельзя было разобраться? Хотя Яков Рапопорт - едва ли не гвоздь номера, и Баруздин тоже потрясает целеустремленностью.
Всплыл внезапно Лев Разгон
Надо бы пару слов о Льве Разгоне, он вдруг выплыл из полунебытия. Был какой-то детско-пионерский писатель, и вдруг очень сильные своей документальностью, в первую очередь, и неожиданные даже для меня очерки, а уж я чего-чего о лагерях и сталинских делах не читал, чуть ли не весь свод литературы на русском языке. А вот Разгон и еще подбавил. Он написал о жене Калинина в лагере, его рассказец прошел в "Книжном обозрении", ждем следующих.
Что еще было? "Семья" становится газетой странной, с явной желтизной - мемуары Джуны, бездарный и цыгански безвкусный, цветастый поток псевдофилософствований и белиберды. Стихи рок-кумира Кости Кинчева, сивый бред, графоманство, Хлебников-полуобериут для бедных, дешевка.
Сурьезный рассказ Б. Васильева в "Огоньке" против дурацкой, тупой, лигачевской борьбы с пьянством. Всё верно здесь и хорошо, но явная мелодрама, лобовая публицистичность всё портят.
Всё. Сенсаций больше не припомню. Впереди разговор о Галиче и Гроссмане.
24 апреля
Борьба с пьянством ведется тупо и неверно
Надо вспомнить и новую статью Н. Шмелева в "Новом мире". В ней нет такой уж сенсационности, но и мы пообвыклись, и он кое в чем повторяется. Хотя всё сказано резко, смело и четко. И что борьба с пьянством ведется тупо и неверно, надо водку вернуть в магазины, пить больше, чем сейчас, не будут, а так - только десятки миллионов самогонщиков плодятся. Пересажать их невозможно, слишком велик у них доход, который, кстати, если бы не лигачевствуюшие мудаки и долдоны, мог бы пойти государству.
А так ВДОБТ, Общество трезвости, жиреет на наших харчах и взносах, сидит на горбу, ни хрена не делает, лишь добивается закрытия магазинов, тем самым лишая государство последних доходов, а себе денег требуя. Сейчас, когда помер председатель Общества академик Ю. Овчинников, его два зама - суки! - один уехал в США, а другой в Австралию. Это сведения из напечатанных и готовящихся публикаций "Недели".
Далее Шмелев пишет почти прямо, что надо вернуться или наконец прийти к тому, что мы привыкли называть "капитализмом", а точнее к нормальному, прежде всего, в экономимческом отношении, обществу. Это всё хорошо, как и многое, что сейчас пишут, но, увы, только пишут, а до дела не доходит.
Чего хлебнули аристократы
Воспоминания княгини Китти Мещерской любопытны и познавательны (Новый мир, №4). Ее сумасшедшая мать почему-то не эмигрировала, и уж хлебнули наши дорогие аристократы от советской власти вдосталь. В тех воспоминаниях, что я прочел, написано не о сталинском, а о ленинском еще времени, и что тогда творили с бывшими - страшно читать, хотя их, в основном, не стреляли и не сажали, однако унижение, растаптывание достоинства - порой хуже всего.
Высокохудожественный аналог "Гулага"
Ну вот, теперь "Жизнь и судьба" В. Гроссмана. Даже страшно подступаться, настолько огромен и велик роман.
Что главное - протест против тоталитарных систем, вроде Гитлера и Сталина, и мысль об их полном подобии, несмотря на жестокую войну. Это общее, целое, проявлено в общей композиции и в авторских отступлениях.
Далее - нехорошее, увядшее слово - психологизм, до крайних мелочей, тонкости человеческих отношений, парадоксы восприятия явлений, нюансы, сложности характеров. Даже в нормальной семье всё крайне непросто, беспрерывная цепь эгоизмов и добрых дел, нехороших умыслов, подлых мыслишек и благородства в деяниях, в поступках.
Человек сложен, тёмен, подвержен тысячам влечений и влияний, индивидуален, хотя и давит, и корнает (sic!) его система, и превращает в винтик, а никак не превратит.
Рядом эпос Сталинградской битвы, одурь кровавой войны, запах смерти - и микродвижения души профессора Штрума или комиссара Крымова, или солдата Грекова, обретшего предсмертную вольницу в окруженном сталинградском доме, единственно возможный глоток свободы в удушливый сталинский век, или вояки полковника Новикова, или матери Штрума, загнанной в гетто и оттуда в газовую камеру новейшей конструкции, или бывшего большевика Мостовского, вместе с прочими советскими людьми расплодившего сталинщину в фашистском концлагере, где опять звучат мерзкие клейма типа "троцкист", "отщепенец", когда надо объединиться против врага. Типичный срез раскола в Европе, порожденного Сталиным.
Этот роман во многом о Сталине, некий высокохудожественный аналог "Гулага" Солженицына, ибо у Гроссмана кратко и концентрированно сказано о допросах, пытках, лагерях, что дает не менее сильное впечатление.
О Сталине, но и о том, что ленинцы сами были виноваты, сами доносили, продавали, предавали, а затем их били по доносам таких же ленинцев, а далее и тех будут бить.
Кадр из сериала по роману Гроссмана "Жизнь и судьба"
Тотально подозрительные ленинцы
Старик Магар, веривший в Ленина и всё в этом роде, лежа в лагерном лазарете, всё постиг, понял, что ошибался и покончил с собой. "Мы ошиблись", считает Гроссман, искренне веривший сначала, а потом увидевший, к чему привел так называемый "социализм".
Крымов, убежденный коммунист, смелый человек, послан к Грекову, в окруженный дом, там смерть дышит, и позабыты формальности и уставы, разговоры свободны. Крымова это настораживает и пугает, он начинает поучать и сыпать лозунги, солдат это смешит. Ночью в него попадает шальная пуля, и он решает, что Греков в него стрелял. Такое время и так воспитаны "ленинцы", тотальная подозрительность!
Далее Крымов пишет просто донос на Грекова, человека героичнейшего, защитника, из тех, кто именно и отстоял Сталинград! За эту подлость Крымову воздается, как и другим, более проходным персонажам.
Бесконечно важна для Гроссмана и другая, еврейская тема. Это важнейший узел, это камень, вокруг коего сейчас начнут претыкаться критики, и будет много вони.
Вонь уже началась, развонялась Майя Ганина, **здючка, она стала считать, сколько в романе евреев, сколько из них сидят, и сколько русских, наоборот, сажает и надсматривает. И это на Пленуме Союза писателей!
Еврейская тема пронизывает роман, предстает в различных ипостасях. Здесь и гетто, и Треблинка, и авторские размышления об "окончательном решении вопроса". Но не менее важен и затронутый в романе, вернее, показанный вширь и вглубь антисемитизм советский, сталинский. Это сложнее и важнее!
Еще один кадр из сериала по роману Гроссмана "Жизнь и судьба"
15 мая
На уровне райкома рубят людей!
Давно не писал, но совсем не потому, что писать не о чем.
Сейчас идет напряженная борьба, вполне ясная и откровенная, за XIX партконференцию. Но борьба эта, по-моему, уже проиграна. Отбор делегатов не имеет ничего общего с желаемым.
Уже срубили, рубят и будут рубить всех приличных людей на уровне райкома, где не хотят никакой перестройки, и где ее не будет, пока эти райкомы (и прочие -комы) есть.
На партконференции ничего решат и ничего не изменят, но, может быть, именно это и станет самым грандиозным ударом и толчком. В этом я скорее пессимистичен, хотя бороться надо.
Но в нашей культурной жизни все время происходят сдвиги, пресса смелеет, и это неплохо. Хотя много тревожных симптомов, много рецидивов запретительства, особенно в кино, но тут вопрос о сексуальной свободе, он еще далеко не решен.
Штрум, Гроссман и антисемитизм
О Гроссмане. Конечно, линия советского антисемитизма слегка смещена во времени. То, что началось после войны, гонения, исключения, увольнения, в романе происходит в 1942 году. Но это сознательно сделано. Тем более, что образ профессора Штрума далеко вырастает за границы еврейской темы. Это уже образец, модель гонимого по политическим мотивам ученого, и идущего на подлость, хотя поначалу выглядел героически, сам каяться не пошел, пересидел; а вот бумагу, дезинформирующую Запад, что мол никто у нас не сидит, всё хорошо, бумагу эту подлую подписал.
На себя, на спасение своей гордости от унижения сил хватило, а затем на те же унижения ради других - сил не хватило. Тем более чем он помог бы? Ученых сажали и стреляли независимо от этой бумаги, так что вроде бы и не сделал ничего такого.
Штрум и Крымов исследованы особенно глубоко, они - порождение и воплощение советской системы, которая тоже блистательно проанализирована, хотя роман не политический, не публицистический. Он в истинно толстовских традициях и достоин вполне этого сравнения.
Дочитал я "Мы" Замятина и проглотил со второго захода "Чевенгур" Платонова, вещь потрясающую и грандиозную. Есть смысл говорить и о К. Симонове, его воспоминаниях и размышлениях о Сталине.
Беспартийные беспокоятся за партию
Но самое главное сейчас - подготовка к партконференции, о которой беспартийные беспокоятся и думают не меньше, а то и больше, чем партийные.
И дело с этим плохо, делегаты идут не те, ярых и известных сторонников перестройки не выбирают, райкомы их проваливают и не пущают. Делается всё, чтобы весь аппарат пролез на трибуны конференции и там удушил те намеки на реформы и перемены, что уже намечены.
12 июня
Фотовернисаж Христа ради
О партконференции больше писать не буду пока. Подождем конкретных результатов, хотя у меня особых надежд нет.
Оживились священнослужители и оказались весьма суетными людьми. Владыка Питирим даже устроил свой фотовернисаж в "Московских новостях". Оказывается, сей благочестивый муж увлекается фотографией!
Не знаю, как такое хобби согласуется с религиозной моралью, может, и нормально согласуется (фотография - светопись, вполне благочестивое, богоугодное дело, как рассказал наш Ахломов (знаменитый фотограф), друган Питирима, а теперь выходит, что и коллега). Но рекламировать это свое хобби - ну никак не согласуется даже с его духовным саном.
Попы оживились, закишели по страницам прессы, дают интервью насчет 1000-летия крещения Руси, и все почти говорят одно и то же.
Лучшее интервью, на мой взгляд (из тех, что я прочел, а я почти все прочел), было у нас в "Неделе", хотя ему уже год. Это беседа Геннадия Батыгина, умнейшего человека, социолога и философа, с иеромонахом Иннокентием, серьезный разговор о наших проблемах и нашем обществе.
А из того религиозного потока, что льется с экранов телевизоров и из радио (литургии, песнопения, отрывки из различных церковных служб, в том числе, и поминание "убиенных в Афганистане", 13 тысяч 350, как сообщила, кстати, наша пресса, концерт в Большом театре, где даже нехристь Марк Эрмлер дирижировал чем-то священным), лучшее - документальный фильм "Храм", где представлена точка зрения служителей церкви, причем не высших, а низших и средних, наиболее полный показ различных служб и праздников православия и вообще взгляд на мир и церковь изнутри самой церкви. Это очень важно, и это особенно сильно. Режиссер фильма - некто В. Дьяконов, человек явно не бездарный.
А вообще мне наши святые отцы не нравятся. Продались Советской власти, тем более, что сейчас им даются солидные подачки (скорее, подарки). Суетны и, по-моему, в Бога не веруют, а их догматизм посильнее истпартовского, ну а иерархичности и закостенелой структуре позавидует любой бюрократ.
Раввин против сионизма
Особенно меня поразил один священнослужитель, правда, не христианский, главный московский раввин Шаевич, полный агент КГБ, шавка советских властей. Он умудрился в интервью сказать, что сионизм - это разновидность фашизма. Он, по идее, главный сионист Москвы (чушь собачья, но я тогда совершенно не разбирался в этих материях), ибо сионизм - это прежде всего религиозное течение! А этот сука-раввин продал свой народ за зарплату и теплое местечко при синагоге, говно поганое!
Мне в принципе плевать на него, но какого хрена он - раввин, если выступает против сионизма. Ладно, пусть он остается сам по себе. Но он не исключение среди нашего духовенства, якобы отделенного от государства.
Как глупа церковная бюрократия
Кстати, о духовном. Изумительный и пронзительно звонкий рассказ Иона Друце в "Огоньке" - "Самаритянка". О монахине по призванию души, но формально не рукоположенной. О религии и вере, о том, как глупа церковная бюрократия и пышные празднества. В общем, рассказ с моими мыслями почти. Я даже всплакнул под конец.
Основной сюжет - издевательства над монастырем в Молдавии, но это уже достигнутый уровень, а вот мысль, что сама патриархическая иерархия Бога забыла - эта мысль новая для нашей литературы.
Картинки с XIX партконференции
Мои дневники
Необязательные мемуары