Дмитрий Петров о 100-летии великой русской эмиграции
Отчасти забавная, но не самая простая ситуация: XXI век принес с собой множество круглых дат. А с ними и вопрос: как их отмечать? Какие - торжествами? А какие - актами скорби? Какие славить? Каких стыдиться? Что, например, праздновать в 2017-м - 100-летие свержения монархии в феврале или водворения пролетарской диктатуры в октябре?
Ведь важно, с одной стороны, не оскорбить чувства и тех, кто видит в монархической империи образец политической организации и венец величия; и тех, для кого красный октябрь - "веха истории человечества, открывшая путь к свободе, справедливости и счастью"; а также тех, кто считает этот путь ложным и катастрофическим. Но тут как бы нашли выход - уложили 17-й год в три слова: "Великая русская революция". Упаковали принципиально разные по содержанию события в один выдуманный к случаю штамп.
А осенью 2019-го - другая сложность: как представить публике 80-летие "Западного похода РККА"? "Вторжением СССР в Польшу", как считают многие авторы? Или - "вызволением Западной Украины и Белоруссии из-под гнета помещиков и капиталистов" - как описывают эту операцию советские СМИ и учебники? От этого зависело восприятие нынешней публикой тех давних, но важных событий...
Подобные вопросы были, есть и будут. И вряд ли удастся их решить административными решениями и законодательными актами.
Вот, скажем, осень 2020-го… Тоже время непростое. Как и вообще осень в российской истории и жизни, в которой, как писал Андрей Платонов в повести "Эфирный тракт" (1927): "...всё неопределенно и странно, как в сочельник накануне всемирной геологической катастрофы…"
И не катастрофа ли (хоть и не геологическая) случилась 100 лет назад - в октябре-ноябре 1920 года? Это месяцы финального этапа борьбы за Крым в ходе гражданской войны, ухода Белой армии из Таврии под ударами многократно превосходящих ее войск противника, штурма ее последнего оплота в Крыму, а затем эвакуации?
Как описать эти события школьникам, студентам, их преподавателям и вообще публике? Как бегство "черного барона" и "контрреволюционных недобитков"? Или как "священный исход мучеников - последних защитников России"? Или же как то и другое одновременно?
Тогда главнокомандующий Русской армией в Крыму генерал-лейтенант барон Петр Врангель, допуская возможность потери его частями стратегически важных перешейков, ведущих на полуостров, и их отступления к побережью, издает приказ:
"Русские люди! Оставшаяся одна в борьбе с насильниками, Русская армия ведет неравный бой, защищая последний клочок русской земли, где существуют право и правда. По моему приказанию уже приступлено к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделил с Армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства с их семьями и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага. Армия прикроет посадку… Для выполнения долга перед армией и населением сделано всё, что в пределах сил человеческих. Дальнейшие пути наши полны неизвестности. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает. Да ниспошлет Господь всем сил и разума одолеть и пережить русское лихолетие. Генерал Врангель".
В свою очередь, командующий красным Южным фронтом Михаил Фрунзе, чьи войска по тысячам собственных трупов прорываются через Перекоп и переходят ледяной и обмелевший Сиваш, приказывал им "иметь в виду самое энергичное преследование противника, ни в каком случае не допуская его посадки на суда". А по радио предлагал Врангелю "прекратить сопротивление и сдаться…", гарантируя всем, включая "лиц высшего комсостава, полное прощение в отношении всех проступков, связанных с гражданской борьбой" и возможность "всем нежелающим остаться и работать в социалистической России" покинуть страну "при условии отказа на честном слове от дальнейшей борьбы против рабоче-крестьянской России и Советской власти".
Не дожидаясь его разрешения, Родину оставляют 150 000 военных и гражданских лиц, не желающих подчиниться чуждой им власти и хорошо сознающих опасность, грозящую им в случае отказа от эвакуации.
Генерал Врангель покидает Севастополь, как подобает главкому - обходит на катере готовые к отплытию суда, и, прощаясь, заявляет: "Мы идем на чужбину. Идем не как нищие с протянутой рукой. А с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца долга". Затем, убедившись, что погрузка завершена, на боевом корабле посещает Ялту, Феодосию и Керчь, лично проследив за погрузкой. После чего отбывает на идущем под его флагом крейсере "Генерал Корнилов"…
Ирония истории: крейсер "Генерал Корнилов" получил это название в сентябре 1919 года. Прежде он назывался "Кагул", а еще раньше - "Очаков". Тот самый, на котором за 14 лет до того - в ноябре 1905-го - мятежный лейтенант Петр Шмидт поднял сигнал "Командую флотом", вскоре после чего мятеж был подавлен. Шмидта казнили, а судно, как и броненосец "Потемкин", переименовали. И вот оно идет в неизвестность.
На берегу остаются 100 его кочегаров, не пожелавших покинуть страну, и многие тысячи белых "участников гражданской борьбы", как назвал их Фрунзе.
Многие ли из них надеются на "полное прощение"? Кто готовится "работать в социалистической России"? А кто сознательно ждет страшной участи? Мы не знаем. Но знаем: с 1920 по 1922 год жертвами красного террора по самым скромным подсчетам стали 12-20 тысяч человек; по мнению поэта Максимилиана Волошина - 96 тысяч; пишут и о 100-150 тысячах.
Среди них сестры милосердия княжна Наталья Трубецкая и Ирина Цитович - тетя писателя Михаила Булгакова; княгиня Надежда Барятинская, княжна Ирина Мальцова с мужем и его отцом - генералом Иваном Мальцовым; генерал-майор в отставке Александр Багратион - родственник героя войны 1812 года…
Волошин опишет их лютую гибель в страшных строках - в 1923 году в русском "Книгоиздательстве писателей в Берлине" выйдет его сборник "Стихи о терроре":
…Загоняли прикладами на край обрыва. Освещали ручным фонарем. Полминуты работали пулеметы. Доканчивали штыком.
Еще недобитых валили в яму. Торопливо засыпали землей. А потом с широкою русскою песней Возвращались в город домой…
Вон из города и дома бежали спасшиеся на судах. Из Одессы - писатель Иван Бунин; из Новороссийска - генерал Иван Беляев; из Владивостока - архитектор Петр Федоровский, из Крыма - философ Лев Шестов. Или из Петрограда - на лодке через Финский залив - журналист Александр Амфитеатров; на буере по льду Ладоги - основатель теории кроветворения Александр Максимов; пешком через сугробы - философ Петр Струве. Их ждала разная судьба. Бунина - Нобелевская премия. Беляева - командование армией Парагвая. Шестова - лавры мыслителя. Федоровского, Максимова и Струве - преподавание в Харбине, Чикаго, Праге, Белграде и Париже, издание книг и журналов… Но это лишь несколько ярких имен. А общая численность изгнанников из России в 1917-1920-х составила по разным подсчетам от 1,4 миллиона до 5 миллионов человек. Увы, те, кто не добился признания и успеха, прошли горький путь лишений и разочарований. Но вклад Питирима Соркина, Игоря Сикорского, Сергея Чахотина, Николая и Владимира Лосских, Александра Кожева, Сергея Рахманинова и тысяч других эмигрантов в науку, технику, политику и искусство мира и его признательность им огромны.
Большинство из них не хотели покидать Родину, но были вынуждены это сделать, спасаясь от гибели. Или - не желая жить и трудиться под властью тех, кого они считали врагами и разрушителями страны.
Как бы то ни было, следом за эмиграцией царского времени многие из них расширили, укрепили и прославили ту часть человечества, которую сегодня зовут глобальные русские.
Это, казалось бы, неуклюжее определение, тем не менее, точно отражает ситуацию. Катаклизмы ХХ века вынесли разные культуры и поколения уроженцев империи царей, союза советских республик и нынешней федерации далеко за их пределы. Их знания и талант ученых, артистов, предпринимателей, инноваторов в области технологий служили и служат развитию нового транснационального социально-экономического уклада, который они, как и миллионы других людей, создают на наших глазах.
Ныне великий русский исход, как правило, воспринимают так же, как и его герои - как трагедию изгнания, счастье спасения и радость освобождения. Отношение к нему (как и его обстоятельства) многообразно. Самое простое - винить эпоху: мол, время такое. Но эмигрант 1970-х философ Александр Пятигорский утверждал: "иллюзия - считать, что каково время, таковы и мы… Наоборот! Как мы думаем и действуем - таково и время…"
Сегодня те, кто прячется в панцире страхов и запретов, изредка бросаясь в агрессивные вылазки, и те, кто делает мир более свободным и открытым самому себе, творят разные эпохи и живут в разных мирах. И, как и сто лет назад, наши пути полны неизвестности. Но Земля одна, и она общая. Об этом важно помнить.