Театральные то ли были, то ли небылицы

* * *

Приезжает Папазян в провинциальный театр — играть Отелло. И выдают ему в качестве Дездемоны молоденькую дебютанточку. Она, естественно, волнуется. И вот подходит дело к сцене ее убиения. На сцене такая вся из себя целомудренная кровать под балдахином. И вот легла эта самая дебютантка за этим
балдахином ногами не в ту сторону. Открывает Отелло с одной стороны балдахин — а там ноги. Ну — что поделать, закрыл Отелло балдахин и этак призадумался тяжко. А Дездемона сообразила, что лежит не в том направлении, и перелегла. Открывает Отелло балдахин с другой стороны, а там… опять ноги! После чего продолжать трагедию было, как вы понимаете, уже невозможно.

* * *

По спектаклю, Карандышев отговаривает текст: "Так не доставайся же ты никому!" — и стреляет в Ларису из пистолета, Лариса падает. А выстрел обеспечивался в то время так: реквизитор за кулисами, на реплику, бьет молотком по специальной гильзе,гильза бухает — Лариса падает. Премьера. "Так не доставайся же ты никому!" – актёр наводит пистолет, у реквизитора за кулисами осечка, выстрела нет… Актёр перезаряжает, наводит пистолет второй раз, за кулисами вторая осечка. Карандышев перезаряжает в третий раз: "Я убью тебя!", — третья осечка.
Лариса стоит. Вдруг из зала крик: "Гранатой ее глуши!".

Занавес, спектакль сорвался, зрителям вернули деньги. Режиссер час бегал по театру за реквизитором с криком: "Убью, сволочь!!!". На следующий день, вечером, опять "Бесприданница", с утра разбор вчерашнего полета: мат-перемат, все на реквизитора катят, тот оправдывается: "Но ведь не я гильзы делал, ну сырые в партии попались, но много же народу рядом, видите же, что происходит, можно же помочь, там у суфлера пьеса под рукой: шмякнул ей об стол, все оно какой-никакой выстрел; монтировщик там доской врезал обо что-нибудь; осветитель лампочку мог разбить, — ну любой резкий звук, она бы поняла, что это выстрел, и упала бы". Вечером спектакль, все нормально, доходит до смерти Ларисы. Карандышев: "Так не доставайся же ты никому!" — наводит пистолет, у реквизитора опять осечка.
Вдруг, с паузой в секунду, из разных концов за кулисами раздается неимоверный грохот: суфлер лупит пьесой об стол, монты — молотками по железу, осветитель бьет лампочку. Лариса явно не понимает, что это выстрел, ибо на выстрел эта беда никак не походит, и продолжает стоять. Из зала крик: "Тебе ж вчера сказали, гранатой ее глуши!"

* * *

1972 год. Малый театр. Накануне премьеры спектакля «Собор Парижской Богоматери». Роль горбуна Квазимодо досталась старожилу театра актеру Степану Петровичу (имя изменено). Спектакль, по идее режиссера, начинался с того, что Квазимодо (Степан Петрович) в полумраке должен был под звук колоколов пролететь, держась за канат, через всю сцену. Но был у него один маленький недостаток — очень уж он любил водочкой побаловаться. И вот настал день премьеры. Перед премьерой Степан Петрович пришел на спектакль вусмерть пьяным. Шатаясь из стороны в сторону, он добрел до гримерки, нацепил горб и лохмотья Квазимодо. Зал полон. До начала спектакля остались считанные минуты. Режиссер, повстречав Степан Петровича, опешивши сказал:

— Степан Петрович, да вы же по сцене пройти прямо не cможете, не то, что на канате летать.
— Да я 20 лет на сцене и прошу за этот счет не волноваться, — пробурчал Степан Петрович и направился к сцене.
На сцене полумрак, зазвонили колокола, вдруг, через всю сцену, слева направо пролетел Квазимодо, затем справа налево пролетел Квазимодо, затем еще раз и еще раз… Раз эдак на шестой, Квазимодо остановился посреди сцены и, повернувшись к переполненному залу спиной, держа канат в руке и смотря на кулисы, в полной тишине произнес:
— Итить твою бога мать! Я тут как последняя с.ука карячусь, а эти козлы еще даже занавес не подняли!

* * *

Первый выход Е.Копеляна на подмостки. Он очень волновался. Его буквально силой вытолкнули с подносом на сцену, где сидел на троне Н. Монахов. Но Монахов почему-то смотрел не на Копеляна, а за него. Когда Копелян обернулся, то, к своему ужасу, увидел, что вошел на сцену в окно. Он бросил поднос и в панике бежал за кулисы. После спектакля пришлось идти извиняться перед Николаем Федоровичем. Тот с усмешкой посмотрел на молодого артиста и сказал:
— То, что ты вошел в окно – это полбеды. А вот то, что ты вышел в камин – это беда!

* * *

— Игралась в театре некая героическая музыкальная драма — с любовью, смертями и прочей патетикой. И вот за несколько часов до спектакля обнаруживается, что местная прима объелась мороженого и заглавную партию петь никак не может. Голос сел. Как говорится, всерьез и надолго. Режиссер в панике: билетов, как на грех, раскупили много.
И тут… В общем, совсем как в голливудском сюжете на тему "Так становятся звездами". Является к режиссеру одна молоденькая хористочка и заявляет, что она всю жизнь мечтала об этой роли, что она знает все арии, что она готова без единой репетиции все отпеть и отыграть, и т.д., и т.п. Ну, режиссеру, в общем-то, деваться особо некуда. Он машет рукой и выпускает юное дарование на сцену. Но как только занавес поднялся и дарование открыло свой прелестный ротик, тут же обнаружилось, что голливудский сценарий в степях Украины ну никак не проходит. Поет юное создание прескверно, играет еще хуже. Режиссер за сценой мучается. Но не останавливать же спектакль, раз начали! Доходит дело до второго акта. Кульминация: героиня встречается со своим бывшим возлюбленным и в самый патетический момент призывает его: "Вбий мене!"(т.е. "убей меня!" — спектакль идет по-украински). И герой должен совершить свое черное дело.

Ну, юное дарование на сцене, как положено, раскидывает руки и восклицает: "Вбий мене!". Герой бросается на нее с бутафорским ножом и тут… Надо полагать, что лицо у артиста и вправду было зверское — намучился с партнершей за спектакль! Но, так или иначе, а юная хористочка испугалась всерьез. И в последний момент отскочила в сторону. А стало быть, и не дала себя заколоть — как по роли положено. Оба стоят. Что делать — никто не знает. В конце концов хористочка решает продолжить с той же точки. Опять раскидывает руки и кричит: "Вбий мене!". Герой — на нее. А она, с перепугу — опять в сторону! В общем, повторилась история и в третий раз. Но тут уже герой изловчился, отловил-таки девицу и, как положено по роли, "убил". В этот момент за сценой должен был грянуть патетический хор. Но хор не грянул. Не грянул он потому, что все хористы и хористки стояли, согнувшись пополам, или катались по сцене (за задником) в припадке неудержимого хохота. А хохотали они потому, что режиссер спектакля, стоя рядом с ними и видя, что творится на сцене, стал биться головой о ближайшую трубу и приговаривать: "Поймай ее, су.ку, и убей! Поймай ее, су.ку, и убей!".

* * *

Казанский оперный театр, «Демон» Рубинштейна. Первый акт, идет борьба за душу Тамары. На вершине одной скалы стоит черный Демон, а на вершине другой скалы – сверкающий белыми одеждами и крыльями ангел. Каждый утверждает:
«Она моею будет!»,- бушует оркестр, кипят страсти, а между скалами летают маленькие ангелочки (их рабочие сцены то и дело запускают с разных сторон катиться на маленьких колесиках по невидимым в полутьме тросам). И вдруг у одного ангелочка колесико с троса соскочило. Другие все летают, а этот повис неподвижно. Бригадир рабочих стал руководить спасательными работами. И все могло бы закончиться благополучно, когда бы композитор Рубинштейн не написал в своей опере именно в этом месте для всего оркестра длинную генеральную паузу – это когда внезапно наступает в театре полная тишина, никто не играет и не поет. И вот в этой полной, внезапно наступившей тишине все слышат крик бригадира:
— Какого х.. ты там смотришь? Пихай его багром в ж..пу!!!

* * *

Балет Минкуса "Дон Кихот" уже бог знает сколько времени благополучно идет на сцене питерского Мариинского театра. И вся история данного балета на данной сцене распадается на два периода: период "до" и период "после". Период "до" характеризовался тем, что Дон Кихот и Санчо Панса разъезжали по сцене соответственно на коне и на осле. И конь, и осел были живыми, настоящими, теплыми. Период "после" характеризуется тем, что Дон Кихот и Санчо Панса шляются по сцене пешком. Не славные идальго, а пилигримы какие-то. Куда подевались конь и осел? Сдохли? Сожраны хищниками? Версии таинственного исчезновения со сцены коня и осла плодились, как грибы после дождя. Я же получил сведения о происшедшем от своего родственника, который работал осветителем в Мариинском театре. Он утверждает, что все было именно так. Не знаю. За что купил, как говорится, за то и продаю. Итак, душераздирающий случай, поделивший историю спектакля на "до" и "после", произошел, кажется, в 1980 олимпийском году.

До того дня на каждое представление "Дон Кихота" из цирка выписывались хорошо выдрессированные, привыкшие к публике конь и осел. Но в тот злосчастный день конь заболел. И администрация театра, совершенно не подумав о последствиях, арендовала коня из какой-то конноспортивной секции. Тоже хорошо вышколенное животное. М -да! Если бы только не одно но. Зверюга оказалась кобылой. Это обнаружилось только тогда, когда уже звучала увертюра. Что-либо менять было поздно. Вы когда-нибудь пробовали в чем-либо убедить возжелавшего женской ласки осла? Легче научить таракана танцевать еврейские танцы. В первом же совместном появлении на сцене Дон Кихота и Санчо Пансы осел, почуяв свеженькую кобылку, безумно возбудился. Издав истошный рев, он встал на дыбы, сбросив с себя Санчо. После этого из его подбрюшья начало вылезать нечто неимоверное по своим размерам и очень непристойное по своему внешнему виду. Осел начал забираться сзади на кобылу, которая явно не возражала против того, чтобы произвести на свет мула.

Дон Кихот, почуяв атаку с тыла, проявил чудеса джигитовки и каким-то диким прыжком слетел с седла. Санчо, спинным мозгом почувствовав, что сейчас произойдет, начал bтянуть осла за хвост. Но проклятый ишак не сдавался. К этому моменту он уже находился в нужном отверстии на теле кобылы и работал с интенсивностью отбойного молотка. Откуда-то из зала раздался истошный женский визг. Кто-то проорал: "Закройте занавес!" Дирижер механически продолжал размахивать руками, не отрывая глаз от творящегося на сцене безумия. Оркестранты развернули головы на 180 градусов и беззастенчиво пялились на сцену. Музыка издала пару предсмертных тактов и тихо сдохла, сменившись полоумным гоготом, доносившимся из оркестровой ямы. Пожарные начали раскатывать по сцене рукава с целью образумить распоясавшегося осла с помощью воды. В общем, занавес закрыли только минуты через две. В течение этих двух минут на сцене прославленного Академического Театра имени Кирова наблюдалось следующее: Ишак с победным ревом дотрахивает томно прикрывшую глаза кобылу.

Санчо Панса тянет ишака за хвост, в результате чего вся сцена смахивает на перетягивание каната. В углу сцены, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, сидит на полу совершенно обезумевший Дон Кихот. Пожарные, изнемогая от хохота, раскатывают шланги, а из-за кулис доносится вопль режиссера: "Скорее, су.ки!!! Скорее!!!! Убью всех на х..!!!" Из оркестровой ямы слышен уже даже не смех, а какое-то бульканье. Дирижер, поддавшись всеобщему буйству, приплясывает на своей подставке и откровенно болеет за осла. Наконец занавес закрывается. Половина зала возмущается, треть (в основном старые девы) лежат в обмороке, остальные требуют открыть занавес, поскольку они, мол, заплатили деньги и имеют право все это досмотреть. Все. На этом все и закончилось. На следующем представлении Дон Кихот и Санчо ходили пешком. Сколько голов полетело после этого злосчастного дня — неизвестно, да и не важно.